Федор Сологуб - Маленький человек Страница 3

Знакомые удивлялись. Говорили:

- Что вы поменьше как будто? Каблуки перестали носить?

- Да и похудели.

- Много занимаетесь.

- Охота себя изводить.

Наконец при встречах с ним стали ахать: - Да что это с вами?

За глаза знакомые начали насмехаться над Сараниным.

- Вниз растет.

- Стремится к минимуму.

Жена заметила несколько позже. Все на глазах, постепенно мельчал,- было ни к чему. Заметила по мешковатому виду одежды.

Сначала хохотала над странным уменьшением роста своего мужа. Потом стала сердиться.

- Это даже странно и неприлично,- говорила она,- неужели я вышла б замуж за такого лилипута!

Скоро пришлось перешивать всю одежду, все старое валилось с Саранина,брюки доходили до ушей, а цилиндр падал на плечи.

Старший дворник как-то зашел в кухню.

- Что же это у вас? - строго спросил он кухарку.

- Нешто это мое дело,- запальчиво закричала было толстая и красная Матрена, но тотчас же спохватилась и сказала: - У нас, кажется, ничего такого нет! Все как обыкновенно.

- А вот барин у вас поступки начал обнаруживать, так это разве можно? По-настоящему его бы надо в участок представить,- очень строго говорил дворник.

Цепочка на его брюхе качалась сердито.

Матрена внезапно села на сундук и заплакала.

- Уж и не говорите, Сидор Павлович,- заговорила она,просто мы с барыней диву дались, что это с ним,- ума не приложим.

- По какой причине? И на каком основании? - сердито восклицал дворник.Так разве можно?

- Только-то и утешно,- всхлипывая, говорила кухарка. - корму меньше берет...

Дальше - меньше.

И прислуга, и портные, и все, с кем приходилось сталкиваться Саранину, начали относиться к нему с нескрываемым презрением.

Бежит, бывало, на службу, маленький, еле тащит обеими руками громадный портфелище,- и слышит за собою злорадный смех швейцара, дворника, извозчиков, мальчишек.

- Баринок,- говорил старший дворник.

Много испытал Саранин горького. Потерял обручальное кольцо. Жена сделала ему сцену. Написала родителям в Москву.

"Проклятый армянин!" - думал Саранин.

Вспоминал часто: армянин, отсчитывая капли, перелил.

- Ух! - крикнул Саранин.

- Ничего, душа моя, это моя ошибка, я за это ничего не возьму.

Сходил Саранин и к врачу, тот осмотрел его с игривыми замечаниями. Нашел, что все в порядке.

Придет, бывало, Саранин к кому-нибудь - швейцар не сразу впустит.

- Вы кто же такой будете?

Саранин скажет.

- Не знаю,- говорит швейцар,- наши господа таких не принимают.

На службе, в департаменте, сначала косились, смеялись. Особенно молодежь. Традиции сослуживцев Акакия Акакиевича Башмачкина живучи.

Потом стали ворчать. Выговаривать.

Швейцар уже стал снимать с него пальто с видимою неохотою.

- Тоже, чиновник пошел,- ворчал он,- мелюзга. Что с такого получишь в праздник?

И для поддержания престижа Саранину приходилось давать на чай чаще и больше прежнего. Но это мало помогало. Швейцары брали деньги, но на Саранина смотрели подозрительно.

Саранин проговорился кое-кому из товарищей, что это армянин нагадил. Слух об армянской интриге быстро разошелся по департаменту. Дошел и до их департаментов...

Директор департамента однажды встретил в коридоре маленького чиновника. Осмотрел удивленно. Ничего не сказал. Ушел к себе.

Тогда сочли необходимым доложить. Директор спросил: - Давно ли это?

Вице-директор замялся.

- Жаль, что вы не заметили своевременно,- кисло сказал директор, не дожидаясь ответа.- Странно, что я этого не знал. Очень жалею.

Потребовал Саранина.

Когда Саранин шел в кабинет директора, все чиновники смотрели на него с суровым осуждением, С трепетным сердцем вошел Саранин в кабинет начальника.

Слабая надежда еще не покидала его, надежда, что его превосходительство намерен дать ему весьма лестное поручение, пользуясь малостью его роста: командировать на всемирную выставку или по какому-нибудь секретному поручению. Но при первых же звуках кислого директорски-департаментского голоса эта надежда рассеялась, как дым.

- Сядьте здесь,- сказал его превосходительство, показывая на стул.

Саранин взобрался кое-как. Директор сердито посмотрел на болтнувшиеся в воздухе ноги чиновника. Спросил:

- Господин Саранин, известны ли вам законы о службе гражданской по назначению от правительства?

- Ваше превосходительство,- залепетал Саранин и молебно сложил ручонки на груди.

- Как осмелились вы столь дерзко идти против видов правительства?

- Поверьте, ваше превосходительство...

- Зачем вы это сделали? - спросил директор.

И уже не мог ничего сказать Саранин. Заплакал. Очень стал слезлив за последнее время.

Директор посмотрел на него. Покачал головою. Заговорил очень строго:

- Господин Саранин, я пригласил вас, чтобы объявить вам, что ваше необъяснимое поведение становится совершенно нетерпимым.

- Но, ваше превосходительство, я, кажется, все исправно,лепетал Саранин,- что же касается роста...

- Да вот, именно.

- Но это несчастье не от меня зависит.

- Не могу судить, насколько это странное и неприличное происшествие является для вас несчастием и насколько оно от вас не зависит, но должен вам сказать, что для вверенного мне департамента ваше удивительное умаление становится положительно скандальным: уже ходят в городе соблазнительные слухи. Не могу судить об их справедливости, но знаю, что эти слухи объясняют ваше поведение в связи с агитацией... Согласитесь, департамент не может быть местом развития армянской интриги, направленной к умалению русской государственности. Мы не можем держать чиновников, которые ведут себя так странно.

Саранин соскочил со стула, дрожал, пищал:

- Игра природы, ваше превосходительство.

- Странно, но служба...

И опять повторил тот же вопрос: - Зачем вы это сделали?

- Я сам не знаю, как это произошло.

- Что за инстинкты! Пользуясь малостью вашего роста, вы можете легко укрыться под всякою дамской, с позволения сказать, юбкой. Это не может быть терпимо.

- Я никогда этого не делал,- завопил Саранин.

Но директор не слушал. Продолжал:

- Я даже слышал, что вы это делаете из сочувствия к японцам. Но надо же знать во всем границу.

- Как же я могу это делать, ваше превосходительство?

- Не знаю-с. Но прошу прекратить. Оставить вас на службе можно, но только в провинции, и чтобы это было немедленно же прекращено, чтобы вы вернулись к вашим обычным размерам. Для поправления вашего здоровья вам дается четырехмесячный отпуск. В департамент прошу вас более не являться. Необходимые для вас бумаги будут вам присланы на дом. Мое почтение.