Георгий Мартынов - Встреча через века Страница 3

"Если бы у меня были дети, - думал он, - я смог бы увидеть своих потомков, живших через тысячу лет после меня и одновременно тысячу лет тому назад".

Кончалась картина, и мгновенно, как в сказке, появлялись опять стены комнаты и маленький чудесный "киноаппарат".

Мунций менял кассету, и снова в нескольких шагах шла реальная и волшебная в своей непонятности жизнь живых призраков.

Когда нужно было продемонстрировать старую картину, требующую экрана, Мунций нажимал на аппарате кнопку, и перед ними, прямо в воздухе, появлялся белый прямоугольник, плотный и неподвижный, как настоящий экран двадцатого века.

После сеанса, продолжавшегося обычно часа три, Волгин долго не мог отделаться от смутного волнения. Все это было так необычно, так непохоже на то, что он знал. Неожиданно ставшая современной ему техника тридцать девятого века производила ошеломляющее впечатление, тем более, что Волгин совершенно не понимал ее основ.

"Если бы к нам, в двадцатый век, - часто думал он, - попал человек второго века нашей эры, он, вероятно, испытал бы такое же чувство при виде телефонов, радио и кино, какое я испытываю сейчас".

- Это совершенно неверно, - сказал Мунций, когда Волгин поделился с ним своими мыслями. - Вы недооцениваете роль двадцатого века в развитии науки и техники. Вы сможете через определенное время понять все, что сейчас изумляет вас, а человек не только второго, но и пятнадцатого века ничего не понял бы в технике двадцатого. Все основы нашей современной науки были заложены в девятнадцатом и двадцатом веках. Мы, историки, называем их "веками начала", и не только потому, что тогда началась наша наука, а еще и потому, что именно тогда были заложены основы общественной жизни, которая является фундаментом науки. Ваша беда, Дмитрий, заключается в том, что вы не имеете технического образования и плохо знали современную вам технику. Поэтому вам так трудно сразу разобраться в нашей. Но что вы в ней разберетесь, не может быть никакого сомнения.

Эти слова доставили Волгину большое удовлетворение. Он не сомневался, что Мунций говорит искренне, говорит то, что думает. Были случаи, когда старый ученый открыто и прямо высказывал мысли, которые не могли быть приятны Волгину. Он уже знал, что откровенность является отличительной чертой его новых современников, что они всегда и во всех случаях говорят друг другу правду. Да и откуда могла взяться ложь в их жизни? Для нее не было оснований, не существовало побудительных причин.

За прошедшие месяцы Волгин часто думал о своем положении в мире, куда он скоро вступит полноправным членом нового общества. Не покажется ли он слишком отсталым, не произведет ли впечатление дикаря? Ведь с точки зрения современных людей он абсолютно неграмотен, ничего не знает, ни о чем не имеет представления. Он понимал, что вопрос о средствах к существованию не встанет перед ним никогда. И не потому, что он был на особом положении "гостя", а просто потому, что этот вопрос не существовал больше на Земле. Но Волгин не хотел ограничиться ролью наблюдателя, он хотел трудиться наравне со всеми.

Как добиться равного положения? Только трудом, другого пути не было.

С еще большим усердием он "вгрызался" в технические книги, не стесняясь обращаться за объяснениями к Мунцию, если что-нибудь было непонятно. Но историк и археолог не всегда мог удовлетворить Волгина своими ответами, когда вопросы касались областей, мало ему знакомых. В таких случаях, которые становились все более частыми, Волгин испытывал своеобразное удовольствие - ученый, академик тридцать девятого века не все знает, следовательно, разница между ними в умственном отношении не так уж безмерно велика!

"Нас разделяет не бездонная пропасть, - думал Волгин, - а только глубокий ров, через который можно перебросить мост. И я это сделаю!"

Ему ничто не мешало осуществить это намерение. Все, что могло ему понадобиться для самообразования, было к его услугам. Он мог бы получать исчерпывающие консультации у любого ученого Земли и этим ускорить свою подготовку, но не хотел ни к кому обращаться, кроме Мунция и изредка навещавшего его Люция. Он понимал, что сам себе ставит препятствия и затрудняет задачу, но был не в силах преодолеть ложное самолюбие. Он твердо решил, что появится в мире только тогда, когда "мост" будет закончен.

Физически Волгин чувствовал себя прекрасно, был до краев наполнен энергией. Его ум работал ясно и четко. Никогда раньше его память не была столь цепкой. Из рук Люция и Ио его тело вышло более "молодым", чем было в дни настоящей юности. Жизнь кипела в нем.

Он работал по двенадцать часов в день, вызывая этим неудовольствие Люция, который знал обо всем, что касалось Волгина, от Мунция. Но на все упреки своего "отца" Волгин отвечал одной фразой: "Я хочу скорее войти в мир", - и Люций не мог найти убедительный ответ на это. "Отшельничество" Волгина удивляло его и Мунция, было им непонятно, но они даже не пытались переубедить Волгина. Такова была воля Дмитрия, и никому не пришло бы в голову усомниться в его праве поступать, как ему угодно.

Волгина часто поражало, что за все четыре месяца никто не сделал попытки увидеть его. Ни один человек не появлялся в доме, хотя решительно ничто не мешало любому любопытному сделать это. Даже Люций перед каждым своим прилетом спрашивал разрешение у Волгина. Если бы воскресший человек появился в двадцатом веке, не было бы отбоя от желающих любым способом посмотреть на него. Дом Мунция стоял совершенно открыто. Никакие заборы или ограды не отделяли прекрасный сад от остальной местности, двери не имели запоров. Но никто не нарушал одиночества Волгина. Ни один арелет не пролетал низко над домом. Люди тридцать девятого века свято исполняли его желание быть одному, довольствуясь только обществом Мунция. Это желание было известно всем. И ни у кого не явилось искушение удовлетворить свое любопытство раньше времени...

Думая об этом, Волгин начинал понимать то, что сперва показалось ему таким странным, - всеобщую тревогу за последствия оживления, произведенного без его согласия. Он понял, что в этом мире личная воля человека священна для всех остальных, что уважение друг к другу стало второй натурой. Он захотел быть один, и его желание исполнялось просто и естественно. Возможности иного поведения эти люди не могли себе даже представить. Это была та подлинная свобода, о которой в его время можно было только мечтать.

Волгин хорошо знал, что его появления ждут с нетерпением. Все население Земли хотело увидеть его. Он сам так же стремился к этому. С каждым днем все труднее становилось выдерживать намеченный срок подготовки. Волгин старался ускорить приближение знаменательного дня. Еще месяц или полтора - и воскресший человек двадцатого века появится среди своих новых современников.