Ганс Доминик - Лучи смерти Страница 3

— Что вы хотите сказать?

Голос Глоссина выдавал его волнение.

Мак Морланд говорил медленно, словно нащупывая:

— Между похищением аэроплана и бегством этого Логг Сара есть связь. Что вы думаете, господин профессор?.

— Мне хочется признать это правильным. Совершенно невозможно при помощи обыкновенных средств похитить среди белого дня аэроплан, подобный Р.Ф.С.I с тщательно охраняемого аэродрома.

— Ваше мнение, господин доктор?

— Я… я слишком плохо уясняю положение вещей. Несмотря на это, господин начальник, вы хорошо сделаете, если немедленно войдете в сношения с военным министерством и примете необходимые меры в теснейшем контакте с ним. Доброго утра, господа.

— Оживленный день сегодня!

Мак Морланд выговорил эти слова с известным облегчением. Случай с аэропланом должен был отвлечь внимание правительства.

Профессор Куртис обеими руками взялся за голову.

— Второй случай еще таинственнее первого. Подумайте! Новейший, самый быстрый аэроплан армии. Он находится на аэродроме за тройным проволочным заграждением, заряженным током высокого напряжения. Строжайший контроль. Пятьсот человек нашей гвардии сторожат место. Я совершенно не понимаю, как это могло случиться.

— За что был приговорен к смерти этот Логг Сар? Мы, полиция, опять ничего не знаем. Наверное, это приговор Тайного Совета.

Профессор кивнул.

— В препроводительной бумаге было сказано: «Приговорен к смерти за государственную измену, выразившуюся в преступном покушении на шлюзы в Панамском канале». Подпись, как вы правильно предположили, принадлежала Тайному Совету.

— Я ничего не хочу сказать против этого учреждения. Оно выказало себя полезным в критические времена, когда государственный корабль грозил крушением. Но… люди остаются людьми, и мне кажется… я хотел бы сказать… т. е. я лучше не скажу…

Профессор Куртис засмеялся.

— Мы, люди науки, иммунны. Скажите попросту, что этот Логг Сар, вероятно, никогда в своей жизни не видал Панамских шлюзов, и что Тайный Совет по совершенно другим причинам посылает его к дьяволу.

Мак Морланд вздрогнул. Слова профессора являлись почти государственной изменой. Но спокойствие не покинуло Куртиса.

— Оставим преступника. Он уже давно за тридевять земель. Но мне пламенно хочется узнать что-либо более определенное о докторе Глоссине. Вы знаете, что поговаривают…

— Если бы я не был уверен, что могу положиться на вашу полнейшую скромность, я бы сохранил про себя то немногое, что знаю. Начать хотя бы с имени: у меня есть основания сомневаться, что оно принадлежало его родителям. Его настоящее имя, кроме него самого, знает быть может, только президент-диктатор. По бумагам он американец, но когда я впервые познакомился с ним, я определенно заметил в его говоре сильные отзвуки шотландского акцента.

— Когда и где это было? — спросил Куртис напряженно.

— Случай был не совсем благоприятен для доктора Глоссина, это было 20 лет тому назад во время первой японской войны. Я занимал пост в сыскной полиции в Сан-Франциско. Калифорния была наводнена японскими шпионами. Они задавали нам порядочно работы. Было ясно, что всеми их выступлениями руководят из одного места. Один из моих агентов привел ко мне доктора, арестованного при крайне отягчающих обстоятельствах. Но доказать ничего нельзя было. Будь у нас уже тогда Тайный Совет, дело, вероятно, приняло бы другой оборот. Тогда же не оставалось ничего иного, как отпустить его. Говорят… что во время вспыхнувшей после нашего поражения революции, он был предводителем красных. Доказать и здесь ничего нельзя было. Во всяком случае он был одним из первых, сменивших вехи. Когда Цирус Стонард, во главе собранного в западных штатах белого войска, кровавой рукой задушил революцию, доктор Глоссин был в числе его приближенных. Должно быть, он оказал тогда диктатору важные услуги, потому что его влияние с тех пор почти неограниченно.

Мак Морланд прервал свое сообщение, чтобы повернуться к телеграфному аппарату.

— А вот и дальнейшие сообщения относительно Р.Ф.С.I. Сообщение таково: «Р.Ф.С.I в семь часов утра был готов к отлету. Три монтера и один унтер-офицер находились на борту. Комендант с инженерами, которые должны были принять участие в полете, стоял вблизи. В две минуты восьмого аэроплан внезапно поднялся. Машины заработали. Он летел невысоко над расположенным вблизи аэродрома лесом. Приблизительно пять километров. На аэродроме решили, что машины пустили в ход слишком рано, и что монтеры снизят аэроплан за лесом. Автомобиль привез туда коменданта и инженеров. От аэроплана ни следа. Монтеры в состоянии тяжелого гипноза утверждают, что никогда не существовало аэроплана Р.Ф.С.I. В настоящее время они находятся под медицинским наблюдением».

— Это безумие! Что вы скажете по этому поводу?

— Вы правы, господин начальник! Это безумие! Но по счастию оно не касается Зинг-Зинга и поэтому хотя бы формально не имеет отношения ко мне. Делом армии будет заполучить обратно свой аэроплан. Лучше еще несколько слов о докторе Глоссине. Я уже много слышал о нем. Сегодня видел его впервые. Где он живет? Как? Что делает?

— Вы спрашиваете гораздо больше, чем я могу ответить. Здесь, в Нью-Йорке, у него скромно обставленный дом на 316 улице. Кроме того у него наверное есть укромные уголки во многих других местах…

— Он женат?

— Нет, хотя далеко не является противником женского пола. Мне приходилось кое-что слышать об этом… Что ж, предоставим ему его удовольствия, даже если они могут иногда показаться очень странными.

— Разве у него нет никаких страстей?

— Я знаю, что он собирает бриллианты, исключительно большие и красивые камни.

— Неплохо! Но это немного дорогое удовольствие. Разве он обладает такими большими средствами?

Мак Морланд пожал плечами.

— Я не могу судить об этом. Человек в его положении, с его влиянием может, конечно… дорогой профессор, я сказал уже гораздо больше, чем смел и желал. Предоставим доктору жить по его усмотрению. Самое лучшее иметь с ним как можно меньше дела. Так как вы здесь, сделайте, пожалуйста, краткое сообщение относительно Зинг-Зинг для моего протокола. Потом мы сможем вместе позавтракать.

Из синевы неба к Белому Дому в Вашингтоне направлялось серебристо-светящееся пятно; по мере приближения, оно вырисовалось в чеканную форму правительственного аэроплана и плавно снизилось на крыше здания.

Доктор Эдуард Глоссин, единственный пассажир, покинул машину.

В прихожей доктор встретил адъютанта диктатора и велел доложить о себе. В одно мгновение диктатор вышел из залы заседаний и остановился перед ним. После первых приветствий он позвал его в свой рабочий кабинет.