Сергей Герасимов - Ящик Страница 3

– Ты хочешь сказать, что с вами играет бог? Сам бог?

– Когда-нибудь он станет богом.

– Постой-постой, – догадался человек, – может быть, это сын бога? Или его дочь?

– Сын одного из богов. Бога данной части пространства.

В этот момент человек увидел, как небо переворачивается над ним. Мелькнула громадная тень, которую он не успел разглядеть, все облака развернулись и понеслись в сторону гор, как пушинки, которые сдул порыв ветра. Сверкающая лента реки поднялась над лесом, как исполинская ртутная кобра, и протянулась в небо, превратившись в дорогу.

– Ящик открылся, – сказала рыба, – теперь с нами будут играть. Поспешим!

Она рванулась вперед, оставляя за собою белый след, как реактивный самолет.

Но человек не стал спешить за ней.

Он шел по редколесью, любуясь окружающим пейзажем. Все выглядело приятным, красивым, соразмеренным, все радовало глаз. Может быть, я умер и попал в рай? – думал он. – Все эти разговоры о боге? Может быть, мой корабль разбился при посадке, а все остальное мне только чудится? Как объяснить все эти чудеса? Почему рыбы разговаривают, и разговаривают на моем языке?

Сегодняшнее солнце светило гораздо ярче вчерашнего, и уже с утра было жарко. Природа была полна невнятного мелодичного гула, словно со всех сторон гудели тучи тяжелых шмелей. Человек сорвал несколько травинок и по очереди поднес их к своему уху. Каждая из травинок тихо пела, возможно, радуясь тому, что ящик открылся, что бы это ни означало. Человек задумался, держа травинку у самого уха.

– Не думай о ней, – вдруг сказала травинка.

– Откуда ты знаешь, что я думаю о ней? – спросил человек.

– Я слышу твои мысли сквозь височную кость. Не думай о ней, это бесполезно. Любовь не умеет воскрешать.

– Пока я думаю о ней, она почти жива, – ответил человек.

– Любовь не умеет воскрешать, – повторила травинка и замолчала.

В принципе, она была права. Он бросил травинку и придавил ее каблуком. Проклятое растение.

Рыба сказала, что бог это всемогущее существо в данном месте пространства, – подумал он, – а также она намекнула на то, что таких существ несколько. – Возможно, что эта планета и в самом деле является игровой площадкой одного из таких существ. Что это мне дает? Значит ли это, что со мной тоже будут играть, как и с остальными? А если да, то с чем состоит игра?

Однако он не чувствовал никакого желания становиться игрушкой. К тому же, рыба могла и что-нибудь перепутать, у нее ведь ума немного.

Он остановился в удивлении. Невдалеке, за деревьями, виднелся автомобиль. Это был почти обыкновенный земной вездеход с шестью колесами и большим прочным кузовом. Как только человек остановился, вездеход развернулся и подъехал к нему. За рулем никого не было.

– Отлично, – сказал человек, – надеюсь, ты тоже умеешь разговаривать, как и все в этом дурацком мире. Какая хорошая машина.

Он потрепал вездеход по теплому металлическому боку, так, будто тот был большой собакой. Вездеход открыл дверцу, покрытую облупившейся зеленой краской.

– Садитесь, хозяин, – сказал он. – С возвращением вас.

– Ты меня знаешь? – удивился человек и сел в кресло.

– Еще бы! Сколько-то мы с вами дорог исколесили. Доставить вас домой?

– Постой-постой, – сказал человек. – Куда домой? Ко мне домой?

– А куда же еще? Там все по старому. Все мы вас заждались.

– Ты уверен, что ни с кем меня не путаешь?

– Мне ли не быть уверенным! – сказал вездеход и рванул с места. Ближайшие деревья испуганно шарахнулись от него, наклонив стволы в разные стороны и отодвинув глазастые ветви.

Они ехали не меньше часа. Все это время человек задавал вопросы, на которые вездеход добросовестно старался ответить, однако получалось у него, мягко говоря, не очень, потому что по уровню интеллекта он не превышал обыкновенную собаку, разве что умел разговаривать.

Дом поразил его с первого взгляда. Это, несомненно, был его собственный дом, оставшийся на Земле, расширенный измененный, улучшенный, но узнаваемый и родной.

– Не может быть, – тихо сказал человек.

Это было его первое «не может быть» с момента появления на невероятной планете. Он обладал гибким умом и с детства был не столько фантазером, сколько тем, кого можно было бы назвать расширенным реалистом: он всегда был готов принять, не удивляясь, любой вариант реальности и поверить своим глазам, а не логике, законам или формулам, сошедшим с пожелтевших станиц учебников, написанных бог весть сколько лет назад.

– Мы ухаживали за вашим садом, – сказал вездеход. – Мы верили, что вы вернетесь.

Человек вошел в свой дом. Теперь он понимал, что на самом деле никогда здесь не был. Внутри все было и своим, и чужим одновременно. Что-то подобное чувствуешь, листая букварь, по которому когда-то учился читать. Он поднялся на второй этаж, в ту комнату, в которой, судя по всему, должен был находиться его кабинет. То есть, если бы он на самом деле жил в этом доме, то его кабинет был бы именно здесь. Он угадал.

На полу лежал скелет кошки, очень старый скелет. Полка была заставлена настоящими бумажными книгами в полуистлевших переплетах. Низкое солнце било прямо в глаза, преломляясь в пыльном узорчатом стекле небольшого окна, и человек не сразу разглядел фотографию, стоявшую на столе. Это была фотография его жены, умершей шесть лет, четыре месяца и два дня назад. Фотография той самой женщины, чей призрак до сих пор был рядом с ним. Лиза работала в биохимической лаборатории, испытывавшей новые вакцины. Однажды вечером она пришла домой и сказала: «у меня болит голова, пожалуй, я лягу спать раньше», а утром она не проснулась. Она была первой жертвой вируса dhg-7, который в тот год унес жизни шестнадцати тысяч человек. На фотографии она была в длинном белом платье, которого человек не видел раньше. Она сидела с ногами на диване, обнимая свои колени, чуть наклонив голову, и были особенные чертики в ее глазах, которые умел замечать только он. Ей было около тридцати или тридцати пяти, хотя умерла она в двадцать шесть.

– Кажется, я все-таки умер и попал в рай, – тихо сказал человек. – Что же, тем лучше.

Где-то в глубине сердца жила и шевелила ложноножками весьма безумная надежда – что-то вроде того, что чувствуешь, увидев прекрасную девушку во сне, и потом разглядывая на сером яву некстати пришедшего утра ее ухудшенные варианты, сонно плетущиеся навстречу вдоль полупроснувшейся улицы.

Он взял фотографию в руку, провел пальцами по гладкой пленке и включил режим анимации. Фотография ожила. Лиза тряхнула волосами и улыбнулась.

– О, здравствуй, – сказала она. – Хорошо выглядишь. Что это за маскарад?