Ованес Азнаурян - Иоганн Буш Страница 3

— Берг, едем! — позвал он собаку. — Давай в машину.

Иоганн Буш открыл дверцу лендровера, и Берг прыгнул на сидение. Что-то у тебя мрачные мысли с утра, Иоганн Буш, сказал он себе. С чего это вдруг? Уж не умер ли кто-то там, на большой земле? Он подошел к ближайшей яблоне и постучал по стволу. Ты это брось, строго он сказал себе. Слышишь? Брось! Не смей! И он сел в мапину и завел мотор, который не сразу завелся. Иоганн Буш решил не обращать на это внимания. Черт! — только подумал он и сделал глоток из бутылки, которая была у него под сидением.

— Поехали, Берг, — сказал он собаке. — Поспи немного, а я буду вести машину…

Машина осторожно спустилась с холма, а потом развив бешеную скорость, пронеслась сквозь лес по дороге, прямее которой, думал Иоганн Буш, ничего не может быть.

Дорога эта вела в город, где была жизнь, и люди копошились в этой жизни, как муравьи, и Иоганн Буш любил эту дорогу, к которой относился как-то по-особенному: ведь эта дорога связывала его с жизнью, и в общем-то она одна и связывала. И больше ничего. Дорога эта была сложно мостом между жизнью, миром, где были люди, и не жизнью, не миром, где был (странно: «небытие», где можно "быть"), он, всемирноизвестный писатель Иоганн Буш. Каждый месяц Иоганн Буш ехал по этой дороге и только тогда ощущал, что он все еще жив. Дорога эта давала ощущение жизни, и каждый раз, ездя по ней, он, Иоганн Буш спрашивал себя: какого черта он ушел от всего осталного мира? И всегда отвечал сам себе: иначе нальзя было. Нельзя было, поэтому он ушел. Можно было сказать иначе: СБЕЖАЛ. Но Иоганн Буш не хотел спорить относительно формулировки: сбежал или просто ушел. Он знал лишь, что не перестал писать, а это самое главное. Чего греха таить, до сих пор ему не давал покоя выпад Анны: ТЫ — ДЕЗЕРТИР. Сегодня же, в это утро он почему-то засомневался в твердости своих позиций: " если я пишу, значит, я не дезертир". Он стал сомневаться, ибо почему-то подумал, что жизнь отшельника оторвала его от жизни людей. Ты не знаешь, что происгодит с людьми, ты не знаешь жизнь. Тогда вчем заключается твоя борьба, которой ты всегда кичился ("писате;ь должен быть борцом!")? Что дала любая из твоих книжек какому-нибудь конкретному человеку? Ничего. Так что тебя спокойно и вполне справедливо можно назвать ДЕЗЕРТИРОМ. Конечно! Ты дезертир, Иоганн Буш. Нельзя спасать Мир, убегая от Мира. Ты хочешь изменит Мир, но не делаешь для этого ничего. Делаю, сказал он себе: пишу книги. Но о чем? О том, что ты не знаешь? ВЕДЬ ТЫ СЕМЬ ЛЕТ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ В МИРЕ!!! Но я смотрю телевизор… Не смеши меня, пожалуйста. Ты заперся у себя в доме на холме и не хочешь (посмотрим правде в глаза) ни о чем слышать. Но хочешь, чтоб тебя что-то волновало, и даже телевизор смотришь, но остаешься слепым и глухим к окужающему миру..

Ладно, помолчи, пожалуйста, ты мне уже надоел. Мне нужно будет переговорить обо всем этом с Гансом. Поеду к Гансу, мы закатим целый пир сегодня и заодно переговорим… Черт тебя подери, моя вторая половина, черт тебя подери…

— Мы закупим все и поедем к старику Гансу, — сказал Иоганн Буш своей собаке. — Выпьем чего-нибудь, там и поедим. Сегодня мы будем пировать, ты не против? — спросил он. Бергу очень хотелось спать, но он из вежливости все еще не закрывал глаза. — Мы закажем мяса, очень много мяса и будем есть, и там будет настоящий хлеб. Ты, наверное, уже забыл, как пахнет настоящий, свежеиспеченный хлеб, Берг. Прелесть! Хорошо, когда он еще горячий, такой горячий, что не можешь даже трогать. Вот в такой хлеб положишь приличный кусок масла, да еще кусок сыра; и то и другое расплавится, и ты, зажмурившись оттого, что очень горячо, откусишь все это и почувствуешь, как у тебя по руке потечет масло… Лучше этого ничего не может быть в мире! Но прости: мы говорили о мясе. Мясо, Берг, мы закажем самое разное. Знаешь, когда от самого запаха уже текут слюньки! Ты это должен понять. Или ты уже ничего не воспринимаешь, кроме твоих вонючих пирожных? Брось! Мясо! Мягкое, тающее у тебя во рту! Мясо, которое ты запиваешь вином, да еще откусываешь перчик, такой острый, что искры сыплятся из глаз. Впрочем, момент с перчиком тебе не интересен… Слушай! Когда мы поедим, так что уже не сможем дышать, я и герр Ганс закурим по сигаре и хлебнем немножко джину, а тебе, так и быть, дадим кусочек пирожного. Нет! Пирожное ты и так едишь, чуть ли не каждый день. Мы закажем тебе на сладкое мороженое! Мороженое, Берг, слышишь? Шоколадное! Хочешь? Только чур потом не жаловаться на горло. Ты его ешь медленно, Берг, пожалуйста, чтобы не остудить горло, а то лечить тебя одна морока. Ты ведь не пьешь джин. Я бы мог предложить тебе джин, чтобы не заболеть, как это всегда делаю я сам, но ты непьющий. Ты не пьешь, не водишься с девочками, не куришь… Хочешь попасть в свой вонючий собачий рай? А, Берг? Как ты думаешь, есть у спбак рай? Почем знать. Может, и есть, ты-то не знаешь. И вообще никто не знает. Ладно, Берг, давай договоримся сразу: мороженое есть медленно.

Берг уже спал и, как всегда, храпел и время от времени скулил во сне. Иоганн Буш продолжал говорить, но уже не вслух, а сам с собой, хотя и все так же обращался к Бергу.

Эх. Берг, думал про себя Иоганн Буш, а как сейчас, наверное, здорово у Ганса! Впрочем, у Ганса всегда бывает здорово. Сядешь у стойки, попросишь его дать тебе кружку пива, и пьешь его, и тебе приятно каждый раз бывает класть кружку (запотевшую от того, что пиво слишком холодное), на квадратную соломенную подстилку. Ты ведь любишь, Берг, Ганса Гейнека? Правда? Конечно, любишь, он ведь тебе дает пирожные, которые мы не покупаем, потому что в них слишком много крема…

Ганс, друг Иоганна Буша, был очень высокий, светло-волосый, уже начинал толстеть, в общем, такая громадина с острой бородкой и голубыми глазами. Ганс любил играть на виолончели (чего только не бывает в природе, думал всегда Иоганн Буш: чистокровный немец, живущий в Мексике, играющий на виолончели!), любил литературу (одним из его самых любимых авторов был Иоганн Буш), прекрасно знал классическую музыку, античную мифологию и вообще всю античность, был вдовцом и имел бар под названием «Ганновер». Первое, о чем спросил Ганс, когда познакомился с Иоганном Бушем, это — сколько тот выпивает перед тем, как сесть писать свои вещи, ибо он был уверен, что так, как пишет Иоганн Буш, писать можно только тогда, когда основательно выпьешь. Иоганн Буш и Ганс Гейнек подружились сразу, и Иоганн Буш, когда приезжал месяц раз в город, всегда приходил в бар Ганса Гейнека, и они вместе пили. Ганс Гейнек предлагал Иоганну Бушу провести в его дом телефон. Иоганн Буш не соглашался, говоря, что это безумие и что не для этого он бежал от цивилизации, чтоб быть связанным с ним через телефон. Ганс смеялся тогда и говорил ему, что существуют такие девушки, которые по телефону сделают с ним все, что он только ни пожелает. Иоганн Буш посылал тогда Ганса Гейнека подальше, и они опять пили.