Ольга Ларионова - Лгать до полуночи Страница 3

Он выключил воду, нашарил в шкафчике какую-то одежонку, натянул ее прямо на мокрое тело и вошел в собственную спальню, как в старые времена подымались на эшафот.

Она таки ничего не прибрала. Она даже с постели не поднялась, а лежала на краю, свесив руку, разметав короткие, развившиеся прядки волос, и негодяй Тухти, лежа на спине, пытался подпрыгивать, пружиня и отталкиваясь от пола иголками, и когда это ему удавалось и он дотягивался до свесившейся руки, он покусывал кончики пальцев, что было щекотно и безболезненно.

- Зверь, уберись, - шепнула она, когда услышала приближающиеся шаги. - И уберись побыстрее, а не то тебя сочтут ренегатом...

Тухти послушно испарился.

Алан подошел к постели, присел на корточки, стараясь заглянуть в ее лицо, но светлые жесткие прядки прятали от него глаза, и щеки, и нос, оставляя для обзора лишь изящно очерченный, своенравный подбородок. Это Алана отнюдь не устраивало, и он протянул руку, чтобы отвести от лица эти прядки.

- Если ты полагаешь, что твои наполеоновские манеры дают тебе право дергать меня за косички, то ты ошибаешься, - донеслось из-под тускло-золотой шапки.

После таких вот скоропостижных сцен она и раньше дразнила его Наполеоном, вкладывая в свои слова затаенную, понятную ей одной насмешку, и он каждый раз не решался спросить ее, что именно она имеет в виду, опасаясь услышать, что-де не что иное, как Ватерлоо. Сейчас он также меньше всего хотел бы углубляться в исторические аналогии, но просто нужно было от чего-то оттолкнуться, и он сказал:

- Я в Наполеоны экстерьером не вышел, да и ты ведь не мадам Рекамье. Ты моя жена, ты моя беда...

- Слышу что-то новенькое! - изумилась она, приподымаясь на локте и отводя назад свои волосы, так что на какую-то минуту превратилась в маленького алебастрового сфинкса с огромными удлиненными глазами. - Я сейчас быстренько оденусь, и мы вплотную займемся сборами, а ты тем временем докажешь мне свою гипотезу о шашнях прелестной Юлии-Аделаиды. Ведь до сих пор как-то считалось, что с Буонапарте она ни сном, ни духом... Туфельки дай. Да не на ту... Ага. Первая леди твоего королевства благодарит тебя, ясновельможный сэр. А что до того, что я - твоя беда, то это было очевидно с самого первого дня нашего бесподобного супружества. Платье, пожалуйста... По-моему, я достаточно просидела голой, чтобы чувствовать себя отомщенной за твой утрешний костюм. Ой... Меня еще в жизни не одевали с такой ненавистью.

И снова его ужаснуло то спокойствие, с которым она произнесла эту фразу, - спокойствие, которое не позволяет ничего обратить в шутку. Но до шуток ли было ему...

- Анна,- проговорил он через силу,- почему ты говоришь о ненависти, когда видишь сама, что я просто и бессмысленно продолжаю тебя любить?

Она долго и внимательно смотрела на него, и слова он не мог понять, что же кроется, за этой паузой, потом сказала:

- А если любишь, то зачем мы сейчас говорим все это друг другу? Пойдем работать, я уверена, что у тебя в блоке обеспечения еще полнейший бедлам.

Она встала, деловито затянула поясок и направилась в блок обеспечения - разгребать полнейший бедлам, и он обреченно поплелся следом, зная, что там все в порядке, и приборы зачехлены, и киберы размонтированы, и анализаторы обесточены, придраться не к чему, но она критически скользнула светлым оком по синтериклоновым чехлам и постучала носочком плющевой туфельки по лежащему на полу течеискателю:

- Год-два он проваляется в безопасности, а вот три-четыре десятка лет - вряд ли. Станцию может прошить, при спадении давления синтериклон выдержит, но вот застежки... У тебя есть под рукой хотя бы гипоцем в аэрозольной тубе? Залить все швы - пустяковое дело, до обеда управимся, только зверюгу своего убери, нюх у него тонкий, еще зайдется...

Ни в какой инструкции о залитии швов вакуумным пластиком и речи не было, но Алан послушно приволок коробку с яркими тубами, и они добрых два часа предавались этому занятию, и она действительно хорошо знала свое дело - неплохой химик-аналитик, она, как и все члены комплексных экспедиций в Дальнем Пространстве, умела и могла непредставимо много для хрупкой и взбалмошной молодой женщины. Он, не пряча жадного взгляда, неотрывно следил за ее движениями, за тем, как острые коленки обрисовываются под светло-зеленым платьем, заляпанным пенными кляксами, как дисгармонично розовеет ободранный правый локоть, и, боясь до конца признаться себе в том, что только такая и только сейчас она и близка ему по настоящему, он молился теперь об одном: только бы она не устала, потому что когда кончится эта суета - еще черт ее знает, что Анна выкинет...

Устала она неожиданно, и присела прямо на какой-то зачехленный прибор, и сказала:

- Ну, вчерне вроде все дырки заткнули, а если где и осталось, то гори оно синим огнем, ладно?

- Ладно, - восторженно согласился он. - А хочешь, я тебе настоящий синий огонь учиню?

- Пунш? - живо заинтересовалась она.

- Почему это - пунш? Вот уж, действительно, чисто женские ассоциации... Просто у меня небесный свет в семидесяти вариантах. Для себя я полагаюсь на случайный выбор, но если ты хочешь, я покопаюсь в катушках и найду настоящее северное сияние. Хочешь?

- Ты мне найди лучше кусочек хлеба с маслом...

- Господи всевышний, творец черных дыр и прочего космического непотребства! Да я тебе сейчас такого наготовлю... Иди, мой руки.

- Иди, иди... А если у меня ножки не ходят?

Он схватил ее на руки и, не вполне соображая, что делает, потащил не в душевую, а через всю лужайку, к бассейну. Бесцеремонно потряс, освобождая ноги от туфелек, и когда они шлепнулись на траву, усадил ее прямо на низенький барьерчик, так что босые ступни окунулись в теплую воду.

- Тухти! - крикнул он и, когда еж примчался, виляя хвостами и тем выражая предельную готовность к выполнению приказов, велел:

- Отнеси эти плюшевые галоши в комнату и не смей их приносить, как бы тебя ни обхаживали. Будут взятки совать - попробуй только дрогнуть!

- Обречена на босоножество? - с любопытством спросила Анна. - Ножки наколю. Белые.

- А ты вообще больше не будешь ходить. Отныне и во веки веков. А токмо пребывать у меня на руках.

- Отныне. И во веки веков, - она произнесла это с таким спокойствием, что снова у него всколыхнулось что-то внутри.

Не к добру...

- Ты поплещись, - крикнул он как можно веселее, отгоняя эту непрошеную тень, - ты побрязгайся, а я уж что-нибудь приготовлю. Ты ведь у меня не привереда?

- Я у тебя не привереда, - проговорила она так спокойно и так обстоятельно, словно после каждого слова ставила точку.

Он отмахнулся от этого спокойствия, как от наваждения, и помчался на кухоньку. Врубил комбайн на сверхскоростной режим. Бросился обратно, к теплой раковине бассейна, отражавшего безоблачное золотое небо.