Жозеф Дельтей - Фарфоровая джонка Страница 3

Морюкуа заговорил:

- Нет, клянусь Вельзевулом, "Святая Эстелла" не повернет борта! Мы подписали наши имена под более важными словами. Индия и Китай - вот наши самки. Мы желаем вина, пряностей, торговли. Какое нам дело до сердца женщины?..

Пробежал смутный шепот. Несколько матросов с блестящими глазами кричали браво. Они думали о золотых россыпях новых материков. Но другие, более чувствительные, были полны смущения. Некоторые подозревали какое-то колдовство. Иные молились бору.

Снаружи доносился голос маленького юнги, он пел песню Франции...

Поль Жор снова заговорил. Его борода качалась в такт словам. Теперь он описывал эту незнакомую женщину, округлым движением длинного пальца он рисовал извилистые линии ее тела и черты лица. Он сообщил о размерах ее талии, об ее глазах, ее душе, желтее золота. Говоря, он очаровывал самого себя. И весь экипаж, понемногу, увлекался его грезами. Неожиданно Морюкуа грубо перебил его и закричал громовым голосом:

- Не слушайте пустых слов, подобающих женщинам! Друзья, откажемся следовать за ним. Мы требуем приключений на море, которые выберем сами.

Каравеллу сильно качало, один из табуретов покачнулся и Бастард из Э упал на доски, изрыгая проклятия. Вся команда захохотала, строя рожи; посыпались шутки, попугай капитана кричал без всякого толка. Но вдруг люди стали серьезны. Они увидели посреди Совета капитана и Морюкуа, лицом к лицу, трагических, равнодушных к случайностям и смеху, меряющих друг друга взглядами.

Тогда Томас Хог, боцман, решил вмешаться. Молча, но твердо противники отстранили его.

Капитан был бледен. Глубоким голосом он сказал:

- Именем бога, единственного повелителя судна, именем владельцев этой каравеллы, я приказываю команде следовать за мной по всем морям. Непокорных закуют в трюме на сорок дней. Мятежники будут повешены на реях главной мачты.

Решительным жестом он распустил Совет и поднялся на палубу.

Матросы вышли один за другим. Поднялся туман, и окошко впускало лишь слабый, зловещий свет.

Тайна меняла обычный ход мыслей. Бряцание пищалей звучало фальшиво.

Море было напряженно-ясное, немного магнетическое: тяжелый свет лежал на нем не отражаясь. У ветра был вкус переспелого плода, вкус засахаренной сладости.

Поль Жор направился к корме. Он отстранил дядю Капиля, стоявшего у руля. Он сам взялся за руль и направил киль на запад.

Тотчас же вскочил Морюкуа. Он схватил руль и, не говоря ни слова, повернул его прямо на юг.

Во второй раз оба мужчины долго молча глядели друг на друга. Потом Поль Жор снова повернул руль на запад и сел на скамью рулевого, держа руку на колесе.

Тогда Морюкуа издал клич мятежа. Несколько матросов подбежали, сверкая глазами и кинжалами. Невидимый человек спускал флаг на гафеле. С высоты главного марса Антонио Генуэзец созерцал сцену. Морюкуа схватил Поля Жора за горло и рванул кулак, вцепившийся в руль. От боли капитан вскочил; левой рукой он нащупывал кинжал в ножнах. Один из матросов тщетно пытался придушить Поля дверью. Но, увидев обнаженный нож, он ослабил руки. Это движение освободило Поля Жора, и он погрузил оружие прямо перед собой, в чью-то грудь. Морюкуа упал... Тогда произошло немыслимое: огромный капитан ринулся на упавшего, прокатил труп по палубе, вспорол ему грудь тесаком, отрубил правую руку у самой кисти и перед лицом онемевших матросов пригвоздил ее к главной мачте острием своего ножа...

Глава 5

ДОЗОРНЫЙ

Вот уже два дня "Святая Эстелла" неслась к западу, к Фарфоровой Джонке. Теперь капитан поставил двух дозорных - одного на марсе главной мачты, другого в вороньем гнезде на бизань-мачте. На второй день к вечеру, в пятницу, дозорный на марсе крикнул:

- Белая бутылка!

И почти тотчас же ветер стих. Вялые паруса заполоскались все сразу. Со стороны камбуза послышалось блеянье козочек.

Спустили лодку. Выудили бутылку. Ее подняли со штирборта, как и в первый раз. Бастард из Э схватил молоток. При первом же ударе бутылка раскололась.

Аналют принял свиток и прочел людям слово за словом:

ВТОРОЕ ПИСЬМО ВОДЕ

"Мандарин Бу Лей Сан, мой повелитель, пришел ко мне сегодня раньше чем всегда (я сообщаю это тебе, Вода, по секрету) - ибо он был прекрасен. Он принес мне много подарков и поцелуев. Он поставил лакированные шкатулки на овальный стол; он оказал все ласки; он произнес установленные слова и слова намеренные. Потом в молчании уселся предо мной.

Я посмотрела на него; он сидел, скрестив ноги, правую на левую, как все мандарины. Они были длинны, покрыты золотом и несколько выгнуты. Он надел церемониальные одежды, и это изменило пропорции его облика. Однако при нем не было трубок. Он то молчал, то говорил чувствительным тоном, не без умолчаний.

У него была коса. Я видела ее кончик, окрашенный черной краской, под его левой рукой. Лицо было овально. Усы изящно спадали. На нем была шапочка из какого-то жесткого материала: быть может, просоленной птичьей кожи или рыси. Но что-то странное мелькало в его чертах. Он снова поцеловал меня, и я почувствовала, что он нежен.

Тогда он дважды ударил ногтем по прозрачному гонгу, и тотчас же вошел карлик, одетый в суровый шелк, неся обеими руками яшмовый поднос. На подносе.., о ужас.., теперь я могу говорить обо всем, но в действительности сначала я не видела ничего, кроме двух глаз, огромных и совсем белых. На подносе.., была отрубленная голова дозорного Пе Ли У. Кровь вытекла и свернулась на подносе, и два длинных уса, казалось, пили эту кровь. Я закрыла глаза. Я думала о Пе Ли У. Утром, когда он стоял на бугшприте у моей каюты, я улыбнулась ему. У него красивые губы.

Вдруг мандарин схватил меня за руку. Я почувствовала, что шея моя холодеет, а груди твердеют. Бу Лей Сан смотрел на меня с незабываемой улыбкой. Тихим голосом он попросил меня улыбнуться дозорному. И я поняла. Я стояла неподвижно, без души, не видя даже огромных глаз, полных смерти. Я поняла, что из-за моей улыбки мандарин приказал убить Пе Ли У. Из-за моей улыбки... Бу Лей Сан все смотрел на меня. Он постепенно сильнее сжимал мою руку. Должно быть, я слегка вскрикнула от боли. И я улыбнулась бескровной голове...

И тотчас же, как всегда, когда обряд исполнен, ребенок-карлик важно вышел, унося поднос. По знаку я последовала за ним, и Бу Лей Сан пошел позади нас.

Палубу только что вымыли. Наши шаги не рождали звона. Маленький карлик прислонился к заслонам, поднял руки и ждал. Мандарин сделал знак. Ребенок кинул в море все вместе, - и яшмовый поднос и голову дозорного.

Я вернулась в каюту. Я не плакала; я растянулась на большой циновке, и грезы пришли ко мне...

Я без всякого повода вспомнила мою маленькую сестру Ли Са, которая однажды в Лан-Су вонзила свои длинные ногти в мою правую грудь, потому что она была круглее, чем у нее. Тогда ей было восемь лет, а мне десять. Наша мать слегка побранила нас и отстегала ее перламутровым кнутиком. Я любила сестру, потому что она была моложе меня и завидовала всему женскому во мне по мере того, как оно у меня появлялось... Потом она умерла от болезни, оттого что выпила воды из озера Нефраи-Сан. Но я про себя думаю, что это из-за сердца...