Наталья Лазарева - Вырь Страница 3

Существо, по поведению которого предсказывали погоду, именовалось жагалом. Погодные условия идентифицировались (по Афиногенову) так: ровное, спокойное настроение жагала - безоблачно, тепло; смущение, страх - дожди; особая радость, удовлетворенность - жара, засуха; неистовство, злоба "топор" (?). Понятие "топора" и еще ряд пророчеств Афиногеновым не расшифровано. Часто сомнителен перевод текста, возможны ошибки при переписке.

Мы просим сотрудников вашего института, владельца уникального архива погоды, дать сведения о том, когда в период функционирования Ошаловского капища наблюдались такие погодные условия: дождливая весна, такое же дождливое лето, морозная ветреная осень и, что характерно, столь же дождливая зима. Затем - ранняя теплая весна и жаркое плодородное лето.

Дальнейшие исследования в Ошалове-2 и точная датировка "Списков Ибн-Фарруха" помогут полнее раскрыть значение культа Яро и его влияние на культуру племен, населявших эти места".

"Диссертации, поди, пишут, - подумал Саша, - выложь-подай им мокрый год в Х веке". Потом заказал в Информационном центре секцию со "Списками Ибн-Фарруха." и совсем забыл о своем заказе.

Домой Саша возвращался автобусом. Сказал себе, что для разнообразия, но в душе все равно сознавал, что боится опять встретить в электричке Олю Рыжову. Погода начала портиться уже в обед. Набежали тучки - сначала как-то несмело, но затем закрыли небо полностью.

Впереди автобуса под ярко-лиловой тучей стало совсем темно. По белому, сухому пока асфальту, автобус вбежал под тучу, подставился беззащитно-чистым ветровым стеклом - и посыпало! На уже дышащую теплом землю, на молодые побеги вокруг шоссе лоскутами-хлопьями долетел злой снег, очень яркий на фоне тучи.

"Эх, не справился сегодня Институт прогнозов, оплошал. Воздушный фронт прозевали", - подумал Саша и погладил сквозь стекло большую блестящую каплю. Утреннее настроение, как и погода, безнадежно испортилось. Этот сморщенный нос, затем письмо. Впрочем, письмо... А что? Ошалово-2, между прочим, расположено в десяти километрах от его родной деревни. У него и тетка по матери из Ошалова. Тогда, предположим, почему и не он? Вот с утра погода была отличная - и настроение отличное, сейчас и настроение испортилось, и погода. Тогда пусть в будни льет, а в выходные - ни-ни! И, главное, чтобы не лило во время отпуска. Итак, загадаем, чтобы в июле была отличная погода. Во второе воскресенье. И не просто загадаем, а повелим!

К полудню мир начал собираться на Ярову поляну. Рашка выпросила у матери новую рубаху, шитую алыми нитями, которые мать выменяла на хорошую жеребячью шкуру. На рубаху Рашка надела ожерелье из круглых камешков - в каждой бусине словно человеческий глаз с ресницами светился. Мать свою новую рубаху отложила, а надела ту, что постарее да покороче.

На поляне кругом встали вятыши и зажгли большой костер. Яро был высоко над поляной, и казалось, что пламя пытается лизнуть его оборванным языком. Отрочи к большому костру не подходили, а стояли поодаль.

Поначалу долго пели олвы - не те, что уводили Выря, а свои, мирские. Пели так, будто голоса их вытягивались длинными-предлинными ремнями. У вятышей затекли руки и ноги от непривычного, недвижного стояния, заныло в груди. Иные, охватив себя руками, корчились и пошатывались. Только кончили олвы - загудели тугие бубны, и начали раздавать всем мясо. К Ярову дню зарезали много скота.

Рашка рвала мясо зубами, прочно вгрызаясь все дальше и дальше. Ей попалась жила, и она стала тянуть ее, зажав в зубах. Тянула, ей было сладко, горло пыталось сглотнуть, а кусок все не отрывался. Рашка напряглась, выкатила глаза, струйки пота пошли по лбу. Вырь стоял рядом с Рашкой. Он жевал складно, щеки так и ходили. Вырь посмотрел на Рашку и рассмеялся... Она наконец оторвала кусок, проглотила и хмыкнула тоже. Лага держала в руках обуглившуюся с одной стороны лепешку я отщипывала по кусочку.

- Ешь, Лага, - посоветовала ей Рашка. - Ведь теперь долго вдосталь не дадут. За Яров день все поедят.

- Ох, Рашка, сыта я, - Лага с беспокойством оглянулась на большой круг.

Солнце послеполуденно палило-жарило, закружились над поляной тучные мухи. Тут опять грянул тугой бубен, пошли кесли, да много, тряско, бешено. У большого костра задвигались, затопали по душным травам. Брали за плечи, терлись спинами, били ногами в землю, как в бубен, голосом вторили кеслям. Ломаными копьями впились в гомон дудки. Замелькали белые колени, поплыл по поляне густой жар. Яро сошел и принял от мира жену.

Пот слепил Рашке глаза. Она придерживала пальцами вышитый подол, а ноги так и ходили, так и толкли сухую пыль с избитой травой. Уже и подошвам стало больно. Вырь плясал рядом с Рашкой. Сначала сам по себе плясал, потом боднул головой, словно протыкая жар и дым, и взял Рашку за плечи. Так и плясали они грудь в грудь. Сквозь дымный воздух наплывали круглые Рашкины глаза, красные мокрые щеки и, словно рассеченные посредине глубокой морщинкой, губы. Пошло, понеслось мимо, подкосило занывшие колени уже в тот миг, как брякнул первый бубен. После долгого пения олвов, после обильной еды разлетелось на куски то, что было в Выре ровно. А в пляске туго натянулись жилы - вот и нет более ничего, кроме тяги и боя.

"В радости, в беспамятстве живота - вспомни о боли..." Вырь на мгновение застыл и увидал вдали на холме своих олвов. "Ходи, живи". Качались вокруг головы и руки, совсем рядышком была Рашка, но стало легче. "Ходи, живи". Появились олвы на холме, вытянули Выря, он удержался, опомнился. Вырь легко плясал то с Рашкой, то в кругу парней. Послышался крик за спиной. Вырь обернулся. Большой круг у костра сломался, смешался с кругом отрочей. Бородай Алтым потянул за собой Лагу. И она пошла за ним, лишь громко вскрикнула два раза. Вырь вышел из круга и долго смотрел, как бились волосы Лаги в мареве костра, слившегося с Яро. Потом в пыли и дыму уже не смог разглядеть ни Лаги, ни Алтыма. Тогда Вырь почуял, что ему вновь не стать ровным, вышел из круга и поднялся на холм к олвам.

Только там, на болоте, над огненной ямой, стало Вырю потише.

- Ничего это, ничего, - сказали олвы. - Пока ты молод, острые жала есть вокруг тебя. От них не уйдешь. Но - нет хуже кривых мыслей. Ходи, живи. Будешь бушевать, не удержишься - ответит Яро грозой. Без этого не бывает. Но от твоих кривых мыслей могут пойти беды куда страшнее. Бойся кривых мыслей.

Рашка, спотыкаясь, шла домой, стирала грязными пальцами пот и пыль со лба, и все видела пред собой Выря - грудь в грудь, и чуяла легкое и горячее на своих плечах. И ни Выря бы не знала, ни его, как два угля, черных глаз, но руки его словно и сейчас лежали на плечах: так и шло по ней, так и колотило.

Вернулась Рашка в клеть - рубаха в пыли, алые нити померкли. Мать прошла бочком-бочком - и за рогожу у печи. Не зря она пожалела новой рубашки.