Майра - Ген Истины Страница 3

– Я знаю, в это трудно, почти невозможно поверить. Все, чего ты привык бояться – это террористы и спецслужбы, синтетическая чума и войны. Но все это следствия, а не причины. Лидеры разных партий, враждующих коалиций и народов – марионетки, а те, кто дергает их за нитки – едины, между ними нет разногласий. Ген Истины – наша последняя надежда, Томаш. Конечно, люди – не святые, понадобится несколько лет, чтобы началось преображение, чтобы на свет стали появляться дети, чистые от рождения. Но ты подумай: больше не будет мучительных поисков надежды и смысла, метаний между светом и тьмой, научения любви через страдания и слезы, погибающих от греха душ… Люди будут рождаться с верой, которую уже никто не сможет поколебать, потому что она будет так же естественна, как умение дышать. И последняя капля не переполнит Чашу, и мир не погибнет. Понимаешь?

– Ну… В общих чертах.

Алсвейг тихо застонал, впервые за все время их дружбы Гудерлинк увидел на его лице настоящее отчаяние.

– Как мне говорить с тобой, чтобы ты поверил?!

Писателю стало невыносимо его жаль. А заодно и себя: что греха таить, знакомых у него хватало, а друзей или хотя бы более-менее близких приятелей, кроме Алсвейга, не было. Но все только что сказанное было таким невозможным, ирреальным и болезненным… Разум изо всех сил защищался от этого.

Алсвейг смотрел на друга так, словно умел читать мысли.

– Я понимаю, – сказал он с грустной усмешкой. – Ничего, Томаш. Забудь. Пусть в твоей жизни все останется так, как было.

– А ты? – быстро спросил Гудерлинк.

– У меня есть дело, который могу выполнить только я. Мне придется исчезнуть на несколько дней. Если к тебе придут и будут задавать вопросы, скажи, что ты не знаешь, куда и зачем я уехал.

– Но ведь ты можешь потерять работу! Если ты нарушишь закон, тебя вычислят и снимут с электронного учета. Ты останешься без средств к существованию!

Журналист странно взглянул на него.

– Неважно. Совсем не важно, что будет потом, тем более что… Ладно. Прости, что я наговорил тебе таких непонятных и малоприятных вещей. Мне пора.

– Ты должен переодеться…

– Лучше не задерживаться. Придумаю что-нибудь по дороге. Счастливо!

Алсвейг повернулся и шагнул на тротуар. Мысли писателя понеслись вскачь. Ничего уже не будет в его жизни, как было. Ничего – ведь если Алсвейг уйдет, то он уйдет навсегда… Почему-то это не вызывало сомнений. Писатель схватил друга за рукав, уже не чувствуя влажности материи из-за того, что его собственные пальцы заледенели.

– Франк, я сделаю, что ты хочешь! Мне, конечно, трудно поверить во все это… Я имею в виду – вот так, сразу… Но ты не должен уезжать один!

Журналист остановился и улыбнулся с искренним облегчением.

– Спасибо. Томаш, мне… Нам нужно доставить сыворотку в Рим. Это должен был сделать папский нунций, но он убит. И люди, которые изготовили сыворотку, тоже мертвы. Один из них успел предупредить меня… неважно, как именно. Я оказался в лаборатории как раз тогда, когда ее громили люди из интеллектуальной полиции, мне еле удалось уйти – через задние дворы, через промышленные блоки… Вот почему я опоздал.

– Они знают, кто ты?

– Не думаю. Надеюсь, что нет. Но могут достаточно быстро выяснить. В любом случае, мы должны торопиться: сыворотка может храниться вне специальных камер только одни сутки. У нас уже осталось двадцать два часа. До Рима на рейсовом осмофлайере – восемь с промежуточными посадками. На поезде было бы пять, но он проходит под районами боевых действий. Некоторые станции и туннели сильно повреждены. Мы не можем рисковать.

Мир, скрытый медленно редеющей дождевой завесой, казался призрачным. Гудерлинк растерянно моргал. Он был писателем, фантазия являлась продолжением его обыденной жизни. Но то, о чем говорил Алсвейг, звучало настолько мрачно и неправдоподобно, что не походило даже на фантазию.

– Поехали ко мне, – сказал он. – Тебе нужно сменить одежду, мне – собраться. Это не займет много времени. Кстати, а почему сыворотку нужно доставить именно папе? Почему ею не может воспользоваться кто-то из вашей… эээ… конфессии? Папа ведь и так считается святым? И потом, его возраст…

Алсвейг поморщился.

– Насколько мне известно, у папы гена Истины не обнаружено. Его святость – чисто человеческого свойства. Но без его дозволения мы вряд ли смогли бы добраться до мощей, они неплохо охраняются. К тому же, Ватикан финансировал все наши исследования, без этих вливаний мы бы искали ген Истины в условиях деревенского коровника. Главный пункт договора – первым человеком, которому введут сыворотку, должен быть именно Папа. Беда в том, что мы не успели поставить производство на поток, а все исследовательские материалы пришлось срочно уничтожить. Это единственная порция, и другой еще долго не удастся получить. Может быть, даже никогда, если наша с тобой миссия провалится… Но если все выйдет как надо, католики во всем разберутся и возьмут дальнейшие исследования под свой контроль. В том положении, в каком находится сейчас наш орден, боюсь, мы уже не можем ни на что претендовать. Да и какая разница, кто сделает это, если в результате в мир вернется Истина!.. Кажется, дождь заканчивается. Не стоит задерживаться, идем!

По дороге в осмопорт Гудерлинк удивлялся себе. Только Алсвейг мог вот так запросто сорвать его с места и заставить ехать куда-то в предверии надвигающейся ночи! Впрочем, и Франку это в последнее время не удавалось, а уж причина, по которой такое все-таки случилось, была бредовей некуда. Гудерлинк смотрел на огни, мелькающие сквозь матовое стекло подземной капсулы, и внутренне содрогался. Еще час-полтора – и там, наверху, совсем стемнеет. Хорошо, что они не увидят этого!

Хотя всю ночь напролет города бывали расцвечены электричеством и неоном, люди боялись ночи, как встарь, в пещерные времена. Почему-то самое неприятное и страшное случалось по ночам: кто-то мучительно умирал, что-то взрывалось и горело, невидимо крался по улицам новый, неизвестный недуг, где-то ходила ходуном под ногами земля, разверзаясь трещинами и поглощая целые кварталы мегаполисов… Люди узнавали об этом по утрам – поэтому каждого утра боялись тоже…

Осмопорт изнутри сверкал в лучах ярких ламп, переливался никелем, стеклом и глянцевым пластиком. В одном из залов шла дезинфицирующая уборка: видимо, оттуда только что вывели очередную партию беженцев. Сквозь ряд полупрозрачных герметичных дверей было видно, как внутри бьют пенные струи и мелькают ярко-зеленые огоньки уборочных автоматов.

Алсвейг и Гудерлинк направились сразу к регистрационному отсеку. Их флайер стартовал через четверть часа, громоздкого багажа при них не было, но приятели не могли чувствовать себя спокойно. Втайне каждый ощущал, как сменяются цифры на невидимом хронометре. По расчетам Алсвейга, у них оставалось чуть больше двадцати одного часа. Учитывая возможные задержки и неполадки в пути, это было немного.