Ольга Ларионова - Чертова метелка Страница 3

Ольга Ларионова

Чертова метелка

Научно-фантастический рассказ

Рис. В. Плевина

— Ты хочешь знать, как погиб Хейф? А может, ты спросишь меня о чем-нибудь другом? Всем вам понадобилось узнать, как погиб Хейф. А я этого не видел. Понимаешь? Не видел. Меня и близко там не было. Я, как дурак, торчал возле этой чертовой… Ну ладно, ты ведь был его другом, и я скажу тебе хотя бы то, что перед моим выездом за водой… Послушай, старина, а может ты все-таки пойдешь к Маркеру? Он-то видел и говорит, что Хейф погиб, как форменный кретин. Разжижение мозгов от венерианской жары. Он видел, значит, он имеет право говорить так. Это его четвертый рейс на Венеру, уж он знает, что говорит. И вообще, поговорим о чем-нибудь другом.

Ну, все, все. Я спокоен, больше не мечусь по комнате, валяюсь на диване, и Земля крутится таким образом, что я плавно лечу ногами вперед. А Хейф погиб так.

Нам не хватало воды. Все мы думали, что Венера — сказочная красотка в этакой рубашечке из дымчатых облаков, вроде рекламного бэби. Черта с два. Облака, разумеется, были. И мне пришлось хлебнуть горя, когда я сквозь них продирался — жуткая масса перегретого пара, градусов четыреста. Но вот что было дальше — ты вряд ли сможешь себе представить. Отчеты ты читал, я сам могу тебе рассказать еще подробнее, но все равно ты не сможешь понять, как все это было страшно. Это была грязь. Красновато-бурая, липкая, тягучая, с постоянно меняющейся вязкостью. И кипящая притом. Базальтовый пятачок, который я сумел высмотреть для посадки, в первый же день был залит пузырящейся жижей, но не прошло и нескольких часов, как вода испарилась, тонкий слой — я бы сказал — земли остался на камне, и буквально на наших глазах из него выглянули красноватые ростки. Ты знаешь, ботаника среди нас не было. Но всех нас охватило какое-то умиление, когда мы смотрели на этих розовых уродцев. Собственно говоря, они не слишком-то отличались от земных растений. Разве что эта скорость роста… А вообще, даже когда я попал в настоящие заросли, меня преследовало такое ощущение, что это все-таки не Венера, а Земля, только какой-то заброшенный, никому не известный уголок. От этого ощущения все время тянуло снять скафандр, и когда становилось совсем невмоготу от вечной грязи, от которой превращаешься в десятипудовый кокон, тогда хотелось сесть в самолет — понимаешь, не в нашу ракету, а в обыкновенный самолет — и махнуть домой, в Трент, который был где-то недалеко, вовсе не на другой планете, а в каких-нибудь шести часах полета. Невероятно, до чего же мне все-таки казалось, что я на своей Земле.

И трудно было как-то по-земному. Недосыпали, валились с ног. Маркер загонял нас всех со своим уранитом. Хотя ведь для того и летели. Меня, правда, первое время берегли, не выпускали из корабля — Маркеру, по-видимому, понравилось, как я шел через эти проклятые облака; в крайнем случае посылали Грида, моего дублера, ты его не знаешь, он не из нашей группы. А потом, когда возле корабля стала набираться порядочная куча образцов, потребовалась уйма воды. Был ли это красный кактус или кусок породы — все это приходилось отмывать от венерианской грязи, а своей воды у нас было в обрез. Мы ведь не рассчитывали обогащать музеи мира, но когда вокруг начали вылезать из почвы все эти метелки, Маркер не устоял — Академия предлагала нам баснословные премии за каждый образец. Вот мы и начали стараться. Хейф и Грид метались с утра до ночи, а Маркер сортировал образцы — брать или не брать; я укладывал контейнеры в грузовой камере, и вряд ли мне посчастливилось бы поближе познакомиться с Венерой — удел всех первых пилотов — если бы Грид не умудрился сломать ногу. Мне ничего не оставалось, как превратиться в водовоза, и я стал совершать ежедневные прогулки мили так за полторы на большом десятитонном вездеходе. Воду я брал из так называемой «лунной горки». Действительно, это озерцо напоминало кольцевой кратер. Было оно приподнято над поверхностью базальтового плато, и грязевые потоки не поднимались до уровня его берегов. Ты знаешь, что на Венере вода в свободном состоянии практически не встречается, поэтому мы все были весьма удивлены, когда Хейф в одну из своих поездок наткнулся на это озерцо.

В первый раз я отправился туда под вечер. Вечер на Венере тем отличается ото дня, что вечером еще темнее. А ночью просто хоть глаз выколи. Мрачное заведение эта планетка. Так вот, когда я первый раз остановил у озера свой вездеход, свет прожектора упал на одинокое растение. Этот цветок, наверное, был очень распространен там, во всяком случае, возле нашего корабля такие росли десятками. Представь себе прямой стебель высотой около полутора метров, а на нем — метелочка из красных волосков. На каждом волоске — черные бисеринки, блестящие, словно глаза у полевой мышки. Я в первый раз даже потрогал их пальцем — скафандры у нас хоть и эластичные, но теплонепроницаемые; может быть, мне и показалось, даже совершенно точно показалось, — но я готов был тогда поклясться, что бисеринки эти были на ощупь металлическими и страшно холодными. Ни одна из них не отвалилась, они только потускнели. Листья на этой метелке были длинные, причудливые, темно-пурпурные. На первый взгляд все это было чертовски красиво, но я очень скоро пригляделся, и мне это растение стало казаться обычным, вроде тех сорняков, что покрывают наши прерии.

Когда луч света упал на это растение, оно, как и все другие цветы возле нашего корабля, быстро свернуло листья — совсем как игрушка «тещин язык» — от кончика к основанию, так что стебель оказался окруженным такими упругими завитками. И сама метелочка собрала свои волоски и подняла их кверху, так что получился алый нераскрытый тюльпан, усыпанный черными бусинками. И что тогда меня поразило: у этой метелки был вид… вот именно, у нее был вид, было настроение, ну, не знаю, как тебе это сказать, ведь так бывает только у людей, и словами этого не передашь; просто надо было видеть, какая она стояла — девочка-недотрога, такая заносчивая, тоненькая…

Бисеринки прижались плотно друг к другу, и цветок стал как каменный — не отодрать ни одной из ниточек; а вот листья оказались податливыми, и когда их развернешь, напоминали ладошку — они были вогнутыми и словно просили, чтобы я в них что-нибудь положил. Я немного подумал — и принес из озерка воды. Налил в листик-ладошку — ничего не произошло. Мне вдруг стало стыдно за свои детские забавы, я махнул рукой и полез в машину. Когда запускал двигатель, оглянулся — она так и стояла, свернув все свои листья, а один был вытянут в сторону, как лапка. Что-то вроде дорожного знака. Я засмеялся и укатил.