Лев Вершинин - Страницы поэзии (Героика) Страница 3

Юнкер Розен поднял жеребца свечой, излагаясь и в мать и в прах... А река извивалась кайсацкой камчой и воняла прокисшей конской мочой, как повсюду в здешних местах.

У реки и вправду стояла орда, нависая со всех сторон, словно скатка на марше, душила жара и комком подступали ко рту изнутра сухари с солониной, что жрали вчера, и водочный порцион.

На истертых ногах мы качнулись к реке, выжимая кровь из сапог... Нос пригорка харкнул кара-мулгук и поручик Лукин матюкнулся вдруг и фуражкой ткнулся в песок.

Черногривый его не заржал - завыл (кони тоже умеют выть!), и ряды сарбазов были пестры, но что нам было до Бухары, если в глотках стоял перегар махры, и очень хотелось пить!

Взрыли пушки-китайки песок столбом, на куски развалили взвод, юнкер Розен упал с разрубленным лбом, толмача Ахметку накрыло ядром и фельфебель Устин чугунным бруском получил отпускной в живот.

Он сучил сапогами, зажав дыру, и кричал, пока не затих: "Сыночки, сарбазы ползут, как вши, порежут вас до единой души, но кто доберется до бей-баши спасет себя и своих..."

Мы в кустах залегли, а мимо - орда пробежала, кусты круша. Было трое нас - и плюнув на взвод я, Ильин Кузьма да Седых Федот, сомкнувшись шеренгой, пошли вперед к холму, где был бей-баша.

Мы отставших бухарцев крушили вмах, хрипя матерую бредь... И дуром, на крике, прорвались к холму, по крови, мясу, тряпкам, дерьму, но эмирская пуля добыла Кузьму, сократив шеренгу на треть.

Бей-баша стоял на вершине холма, у зеленого бунчука... К нам навстречу метнулся чернявый щенок и Федота - с оттяжкой, наискосок, и увидел я, как сползли в песок голова, плечо и рука.

Я мальчишку четко достал штыком, встал с башою лицом к лицу и, смеясь в ответ на гнусавый лай, я отправил его в мухаметкин рай, словно чучело на плаву.

А потом зазвенело в ушах - и тьма... Я очнулся, уже когда в небе мчался каракуль казачьих папах: это сотни, застрявшие в Черных песках, выйдя с фланга, сарбазов втоптали в прах и на юг бежала орда.

Два усатых казака мне встать помогли, и утерли лицо, и к реке подвели, а вода, где кровь и навоз текли, так была вкусна и чиста... Генерал-отец, галуны в огне, перед строем в пояс кланялся мне, и при всех целовал в уста.

Не Кузьме Ильину, не Федоту Седых, а тебе, за то что живой, и за то, что соблюл государев стяг Крест-Егорий, славы солдатской знак, увольненье на месяц- гуляй, казак! И "катенька" на пропой!

Так сказал генерал и к могилкам пошел, на песке оставляя след... Строй ровняя, лежали поручик Лукин, юнкер Розен, фельфебель дядька Устин, половина Федота, Кузьма Ильин и толмач-киргизец Ахмет.

...Что смеетесь, ребята? Не брешет дед. Был когда-то и я в чести. Был не промах, а нынче сошел на нет, стал один как перст и гол как сокол... Кто сегодня с монетой в кабак пришел? Не побрезгуйте поднести.

* * *

На истрепанной книги пожелтевших страницах, что увидели свет четверть века назад, я прочел о китайцах, защищавших Царицын, тот Царицын, который теперь Волгоград.

Может, авторы нынче вконец осторожны, а возможно - редакторы слишком умны, только книжек на полках найти невозможно о китайских солдатах гражданской войны.

...Узкоглазые дети предместий Пекина, никогда никому не желавшие зла, вас Россия ввозила рабочей скотиной, но другая Россия вам ружья дала!

Белочешских винтовок звенящие пули вашей крови в сраженьях отведали власть умирали в атаках китайские кули, на Советской земле, за Советскую власть.

Вас начдивы считали козырною мастью, для запаса держа, как наган в кобуре, и бросали на карту послушные части, как последнюю ставку в военной игре.

По ночам вы дрожащие песенки пели, пили терпкий сянь-нянь, гиацинтовый чай... Имя "Ленин" сказать не всегда и умели, только знали, что Ле Нин придет и в Китай.

Так зачем же теперь осторожность такая? Уж казалось бы, это понять не хитро: если там, за стеною, добро вспоминают, то пристало ли нам забывать про добро?

Разве можно забыть ваши желтые лица? Как нам нужно сейчас оглянуться назад на китайских парней, защищавших Царицын. Тот Царицын, который теперь Волгоград!

Августовский полонез

Провисли провода, как аксельбанты, замедлилось движение минут... Союзники молчат. И нет десанта. И танки из-за Вислы не идут.

Закат цветет в развалинах кроваво, разрывы, как басовая струна, который день сражается Варшава, но ясно, что не справится она.

За Польшу, за Варшаву и за Бога! Еще чуть-чуть, а там наступит ночь... Панове! Простоим еще немного, союзники не могут не помочь!

Разбитых танков мертвое железо на мостовых. Среди дырявых стен звучит в предместьях вместо полонеза "Хорст Веесель" пополам с "Лили Марлен",

Кварталы тонут в тыловом тумане, закатный луч осколки посекли... Так где же ваши "Томми", англичане? И где же ваши "брони", москали?!

Гниет в крови растерзанная слава. На западе бледнеет алый жгут. Последний день сражается Варшава.:. И танки из-за Вислы не идут.

* * *

Историк был талантлив в меру, и - торжества настала дата! он вскрыл ошибки Робеспьера и скоро станет кандидатом.

Архивной пылью пропитался, но доказал неоспоримо, в чем Неподкупный ошибался и почему - непоправимо.

Его солидную работу ругать не нужно и не стоит... И все ж... дружок! - оставь работу и помечай. Ведь ты - историк!

Представь себе, что ты в Конвенте, когда камзол промок от пота, когда на каждом документе печать - как пропуск к эшафоту, когда звонок не слышен в шуме, когда людей звереют лица... И ты идешь к пустой трибуне под хриплый ропот якобинцев... И вот, ссылаясь на примеры, не слыша стонов и проклятий, ты критикуешь Робеспьера, совсем как в автореферате! Как перед стареньким доцентом, что дал тебе когда-то тему, ты представляешь документы. Ты чертишь выкладки и схемы. Но в зале вой: "Да как он смеет!" - и, темляком метя по доскам, уже идет к тебе гвардеец, а за окном скрипит повозка... В лицо плевки. Сверкают шпаги. Тебя ведут по коридору...

Историк прячет в стол бумаги до наступленья термидора.

* * *

Роты двигались на Трою... Впрочем - эка незадача! в древней Греции герои не поротно шли. Иначе я рассказ начну: на Трою орды шли... И вновь напутал! Как делили там героев, разве вспомнить за минуту? Батальоны? Легионы? Полной точности не надо! Шли пехотные колонны к Карфагену, к Сталинграду... Расточители монеты, пожиратели припасов шли под сильные куплеты, чтобы стать кровавым мясом. Чтобы птичьим стать обедом шли, тащя мечи-винтовки... И брели за войском следом нерожденные потомки.

Как рождаются боги?

Как рождаются боги? Рассуждали об этом мы в трактирах, памфлетах и даже куплетах, и мудрец, и бездарность подводили итоги, но никто не ответил, как рождаются боги. Век двадцатый, по счастью, фанатизма не знает, атеисты спокойно по Европе гуляют, и, к Познанью стремясь, в череде аналогий вновь приходит к вопросу: как рождаются боги?! ...Палестинское небо обуглено зноем, лица нищих у храма измазаны гноем, и, облеплен мушней, побелев как бумага, на Голгофе-горе умирает бродяга. Не умея провидеть всех грядущих столетий, самый умный бродяга из рожденных на свете, самый добрый бродяга... И не знает, прибитый, что бессилье его обернется молитвой, что проникнет из хижин в царевы чертоги, что кострами взойдет... Так рождаются боги!