Эдгар Пэнгборн - Яйцо ангела Страница 3

Джуди и Камилла - старые друзья. Ангел Джуди не волнует. Я без опаски оставляю их одних. Мне надо поспать.

3 июня.

Прошлый вечер я не записывал. Ангелочка говорила со мной, и когда она кончила, я немедленно уснул на кушетке, передвинутой в кухню, чтобы все время быть рядом.

Меня никогда особенно не впечатляли доказательства существования экстрасенсорного восприятия. На счастье, мой ум еще способен воспринять новизну: для ангела же это само собой разумеется. Ее крохотный рот очень выразителен, но существует лишь для мимики и еды - не для речи. Наверное, она могла бы говорить со своими, если бы захотела, но смею думать, что звук был бы за пределами моей способности слышать, да и воспринимать тоже.

Прошлым вечером, когда я занес гнездо внутрь и заканчивал свой поспешный холостяцкий ужин, она вскарабкалась на край ящика и указала на себя, а потом на кухонный стол. Боясь дотронуться до нее своей громадной рукой, я подставил ей ладонь, и она уселась там. Камилла всполошилась, но ангелочка глянула через плечо, и Камилла утихла, наблюдая, но больше не тревожась.

Столешница из фаянса, и ангелочка вздрогнула. Я свернул полотенце и застелил его шелковым носовым платком; ангелочка с видимым удовольствием уселась на это сооружение близ моего лица. Я даже не удивился. Значит, она уже научила меня успокаивать рассудок. Во всяком случае, мне это удалось безо всяких сознательных усилий.

Сначала она коснулась меня визуальными образами. Как я смогу пересказать их обычными словами, если у них нет ничего общего даже со снами? Они лишены всякой символической связи с моим разрозненным прошлым: никакого явного соединения с любой давней банальностью - короче, никакого вовлечения моей собственной личности. Я смотрел. Я был в движущемся видении, где не участвовали ни зрение, ни слух, ни плоть вообще. Но пока я созерцал, мой мозг плыл, сознавая, где моя плоть, навалившаяся на кухонный стол. Войди кто-нибудь в кухню, поднимись в курятнике тревога - я бы уловил это.

Долина, какой я не видел (и не увижу) на Земле. Мне довелось повидать многие прекрасные места этой планеты, некоторые из них были просто умиротворяющими. Однажды я сел на тихоходный лайнер до Новой Зеландии и долго забавлялся океаном в течение многих дней. Вряд ли я смогу пояснить, как узнал, что это не Земля. Трава долины была зеленой по-земному; река внизу вилась сине-серебристой нитью под вполне знакомым солнцем; деревья были вполне схожи с соснами и кленами, да, возможно, и были ими. Но это была не Земля. Я ощущал горы, вознесенные на незнакомую высоту по сторонам долины - снег, янтарь, золото. Наверное, янтарный блик был непохож на те цвета гор, которые я видел в нашем мире. Или я мог понять, что это не Земля, просто потому, что ее разум обитающий в невероятно маленьком мозгу, меньше кончика мизинца, - сказал мне это.

Наблюдал я и двух обитателей этого мира, летевших отдохнуть в мире солнечных трав, куда меня привело мое духовное зрение. Тела взрослых; такой будет моя ангелочка, когда подрастет; однако эти двое были мужчинами, а один из них - темнокожий. Он был еще и стар; лицо в тысячах морщин, мудрое и полное спокойствия; второй весь горел и сверкал юностью; оба они были прекрасны. Пух на темнокожем пожилом ангеле был красновато-коричневым; у второго - цвета слоновой кости с оранжевым отливом. Их крылья были настоящими мембранами, сиявшими большим разнообразием оттенков нежного свечения, чем я видел даже на крыльях стрекоз; я не мог сказать, какой цвет преобладает, ибо каждое движение рождало вспышку изменений... Оба они привольно расположились на траве. Я осознал, что они говорят друг с другом, хотя их губы шевельнулись только раз или два. Они кивали, улыбались и время от времени подчеркивали что-то порханием рук.

Громадный кролик проскакал мимо них. Я знал (думаю, что благодаря усилиям моей ангелочки), что это животное одних размеров с нашими дикими. Позже сине-зеленая змея - втрое больше любого из ангелов - проструилась мимо них в траве; старший потянулся и рассеянно погладил ее по голове, и я думаю, что он сделал это, не прерывая разговора.

Ленивыми прыжками явилось третье создание. Оно было чудовищно, однако я не почуял ни в себе, ни в ангелах никакой тревоги. Вообразите существо, до самой головы походящее на кенгуру, восьми футов росту, и зеленое, как кузнечик. То есть длинный балансирующий хвост и гигантские ноги были в нем единственными кенгуриными чертами; туловище же над массивными бедрами было не карликовым, а плотным и квадратным; руки и кисти - абсолютно гуманоидные, голова круглая, человеческая, за единственным исключением - у него была единственная ноздря, а рот был прорезан вертикально; имелись глаза, большие и ласковые. У меня возникло впечатление высокого интеллекта и природной доброты. В одной из его человеческих рук - два инструмента, настолько обычных и знакомых, что я понял - мое тело там, в кухне, смеется от удивления. Но ведь ясно, что садовая лопата и грабли - это основа. Изобретенные однажды, - кажется, мы сделали это в неолите, - они вряд ли изменятся за тысячелетия.

Этого "фермера" ангелы остановили, и все трое заговорили о чем-то. Огромная голова согласно кивала. Думаю, что молодой ангел пошутил: эти конвульсии огромного зеленого лица могли быть только смехом. Затем дружелюбное чудовище причесало траву на пятачке в несколько квадратных ярдов, вскопало дерн и как следует разгладило поверхность, ну в точности как любой умелый садовник - с одной только разницей: он двигался с легкой расслабленностью существа, чья сила много больше той, что требуется для его дела...

Я снова был в своей кухне и видел то же, что и всегда. Моя ангелочка исследовала стол. На нем лежал хлеб и стояла тарелка клубники со сливками. Она попробовала хлебную корочку: кажется, ей вполне понравилось. Я предложил ей клубники: она выковырнула семечко и пожевала его, но мякоть ее совсем не заинтересовала. Я набрал в ложку подслащенных сливок: держась обеими ручками за край, она попробовала. Думаю, что это ей тоже пришлось по вкусу. Очень глупо с моей стороны было не подумать о том, что она может быть голодна. Я принес вина из буфета: она пытливо смотрела на него, и тогда я капнул немного на ручку ложки. Это ее очень обрадовало: она хихикала, похлопывала себя по маленькому животику, хотя, боюсь, шерри был не особенно хорош. Я положил еще несколько крошек кекса, но она показала, что сыта, подошла вплотную к моему лицу и поманила наклонить голову.

Она тянулась ко мне, пока не прижала обе ладони к моему лбу - я почувствовал только то, что ее ладони оказались там - и долго простояла так, стараясь что-то сказать мне.

Это было трудно. Образы возникали относительно легко, но сейчас она передавала довольно сложные абстракции: мой неуклюжий мозг буквально страдал от усилий принять это. Что-то ускользало. Мне был доступен лишь самый грубый слой понимания. Представьте себе равносторонний треугольник; поместите на каждом углу слова "набирать", "собирать", "подбирать". Значение, которое она хотела донести до меня, находилось в центре треугольника.