Фёдор Чешко - Перекрёсток Страница 3

Так что зря старая жаба Рваная Грудь грозит Сероглазой. Топор есть не только у Дуборука.

Большелобый почувствовал, что уже может встать и встал. Ладонь будто сама легла на топорище, обхватило гладкое дерево, рванула его из-за пояса, и солнечные блики зарезвились на желтом блестящем лезвии.

Столько беличьих шкурок, сколько пальцев на обеих руках отдал Большелобый на Весеннем Торжище за этот увесистый камень, найденный где-то там, откуда восходит солнце. И еще пришлось отдать Кривоногу медвежьи когти и самую сильную из своих собак — за меньшее тот не соглашался работать. Зато топор получился — всю бы жизнь из рук не выпускал. Да, он легче тех, что Кривоног делает из серых камней для других охотников, и лезвие его мнется, когда ударяет по твердому, зато оно сможет одним ударом отделить голову Рваной Груди от ее вонючего тела.

Низко пригнувшись, без спешки и суеты двинулся Большелобый к Рваной Груди. Шаги его были беззвучны, будто он и не ступал, а скользил над травой — шаг охотника, подкрадывающегося к хищному. Но наверное, смерть Рваной Груди как-то по-особому пахла; наверное, Рваная Грудь когда-то раньше уже ощущала этот запах приближающейся гибели и знала, что он означает. А если нет, то почему ей вдруг взбрело в голову обернуться?

Большелобый замер. Плохо. Ударить Вислогрудую в спину легко, но вот так, когда ее бешеными глазами глядит в лицо сама Праматерь… Поднять оружие на Умеющую Рожать… Кто из охотников решится на это? Кто, кроме Дуборука?

Кто? Любой! Потому что они совсем не страшные, эти глаза. Потому что в них нет ни злобы, ни ярости — в них только страх. Боится? Она, Вислогрудая, колдунья, испугалась охотника?

Большелобый выпрямился. Чувствуя себя огромным и могучим, шагнул вперед — не таясь, уверенно, и топор его, взблеснув на солнце, взвился над головой съежившейся от ужаса старухи. Что-то кричала Сероглазая Большелобый не слушал ее. Он упивался своей силой, своим бесстрашием, властью над нагонявшей ужас колдуньей, чью долгую жизнь сейчас закончит его удар…

Ударить он не успел, как не успел рассмотреть что это такое рухнуло на плечи Рваной Груди, сшибло ее на землю. Понимание произошедшего пришло мигом позже, когда широкая когтистая лапа махнула по лицу так и не успевшей вскрикнуть старухи, сдирая с него кожу и мясо, когда над бьющимся в последних судорогах телом вскинулась остроухая звериная голова, ощерила окровавленные клыки. И понявшей все Большелобый обрушил топор на череп рыси, укравшей у него жизнь Рваной Груди. Светлое лезвие сплющилось о твердую кость, но и кость треснула, не выдержав мощи удара. Зверь дернулся и затих на неподвижном теле старой колдуньи.

Некоторое время Большелобый стоял неподвижно, силясь осознать произошедшее. Рыси осторожны. Почему эта решилась напасть на троих? Почему, решившись, бросилась сперва не на самого опасного? Э, пустые мысли. Когда-то давно рысь надкусила ее, сегодня пришла доедать. Кто теперь помешает прижать к груди желанную? Никто!

Он засмеялся, но, глянув на Сероглазую, растерянно оборвал смех. Побледнела, губы дрожат, в глазах — слезы… Почему, если все вышло так хорошо? Жалеет мать? Наверное, так. Но причина ее слез не только в этом… А в чем же еще?

Сероглазая сказала чуть слышно:

— Плохо. Праматерь не простит. И колдуньи не простят.

— Почему? — растерянно захлопал глазами Большелобый. — Ведь не мы рысь убила.

— Скажут: из-за нас убила. — Сероглазая отвернулась. — Правильно скажут.

Большелобый понял. Топор выскользнул из его руки, в глазах потемнело от ужаса…

Анатолий встрепенулся, замотал головой, отгоняя туманящую глаза сонную одурь. С некоторым изумлением он обнаружил, что лежит, как-то нелепо скорчившись на груде собственной одежды. Вот это да! Вроде бы только что амулет примерял… Солнцем, что ли, голову напекло? Или сон сморил? А что, вполне возможное дело. Предыдущую ночь Анатолий ведь и не спал почти — к этой готовился.

Приснившееся особого впечатления на него не произвело: такое случалось и раньше. Поэтому объяснение своим видениям Анатолий подыскал уже давно — чрезмерное пристрастие к историческим романам и богатое воображение. Тем более, что подобные сны всегда имели какую-то реальную подоплеку. Например, самый яркий и колоритный из них — разгульное пиршество тамерлановых орд в захваченном Хорезме — приснился после зверской попойки в общежитии по случаю сдачи первой сессии. И с тематикой сегодняшнего сна тоже все ясно: амулет.

Что всегда угнетало Анатолия в его ночных видениях, так это их унылая, нагоняющая скуку историчность. Вот как сейчас. Совершенно однозначно распознается конец неолита, как он описывается в серьезных научных трудах и популярных книжонках. Одежда уже есть, но медный топор еще редкость, собак уже приручают… И матриархат уже весьма натурально разлагается… Классика. Революционная ситуация: верхи не могут, и поэтому озверели, а низы не хотят, и тоже озверели. Сплошной марксизм, аж тоска берет. Не хватает только, чтобы этот… Большелобый, кажется?.. нацарапал кремушком где-то на скале: «Призрак бродит по пещерам, призрак патриархата»… Или рабовладения… И даже вычитанной недавно новомодной теории о том, что никакого матриархата вообще не было, сон тоже не противоречит: над одноплеменниками Большелобого потешались все окрестные племена.

Так что к воображению своему Анатолий относился критически.

Однако, сколько же он дрых? Похоже, не долго — и жара все та же, и не заметно, чтобы солнце опустилось ниже… Тогда почему в раскопе вроде тише стало? Ага, понятно: снова что-то нашли.

На это раз все столпились в дальнем закутке котлована, где с утра истово вкалывали братцы-отличники Нечипоруки — хиленькие очкарики-зануды, похожие друг на друга, как два головастика.

Анатолий быстренько затолкал амулет под одежду и поспешил затереться в толпище. День сегодня какой-то бездельный получился, значит хоть так начальству глаза намозолить надо. Впрочем, начальству было не до него. Начальство пребывало в радостном возбуждении и потирало руки.

Раскрасневшиеся и основательно взмокшие под бременем вклада, только что внесенного в сокровищницу мировой археологии, Нечипоруки суетливо обмахивали щетками нечто, весьма объемно выпирающее из стенки раскопа. Анатолий вгляделся, растерянно поскреб затылок. И чего все так переполошились, спрашивается?

Нечипоруки откопали скифскую бабу. Ну и что? Подумаешь, невидаль… Вон около озера еще одна валяется, и почему-то никто по этому поводу в восторг не приходит.

Он еще раз вгляделся, пожал плечами. Ничего особенного в этом грубом изваянии вроде не было (это, конечно, если судить по голове и плечам прочее было ниже уровня раскопа, под землей). Но Виталий Максимович сияет как новая копейка, и голос его не в меру благостен: