Владимир Фильчаков - Книга судеб Российской Федерации Страница 3

- Во! Целое дело. Точно, птенчик! Целое дело. И как же его на мыло? Нет, голубчик, ты не прав. Надо что-то другое, покрепче, и чтоб рабочий и крестьянин понял. Нет, спору нет, он и про мыло поймет, не дурак ведь. Но, тут интеллигент может завыкобениваться, - Антоновна кивнула на старика, который тут же гордо отвернулся.

- Как скажете, - Петр перевернул плакат другой стороной, и стала видна надпись:

"Ударим пикетом по растлевающему влиянию телевидения!"

- Ага, - с сомнением произнесла Антоновна. Она обхватила подбородок рукой и разглядывала плакат Петра как картину в музее. - Про растлевающее влияние - это ты хорошо загнул. Прямо как в былые времена, ага. Тлетворное влияние запада, хе-хе! Короче так. Сегодня перепишешь. Слушай сюда, повторять не буду. "Долой тлетворное влияние телевидения!" Во! Ну чуешь же, чуешь, что я права?

Петр с готовностью кивнул головой.

- Меня зовут Аза Антоновна. Можно просто - Антоновна. А тебя как?

- Петр.

- Ага, Петруша. Очень, так сказать, приятно.

- И мне приятно.

- Ладно, не на балу у предводителя. Еще бы ножкой шаркнул! Вон мужик, видишь? Который тебя про интеллигента спрашивал? Это Семен Михайлович. Рядом снусмумрик стоит - Родионыч. Божий одуванчик - Оксана, между прочим, Арнольдовна. Это тебе не хухры-мухры. Вот кто потомственный интеллигент, гы-гы. Мама-папа, дедушка-бабушка, и так далее. И все были умные. Эти двое, молокососы, Ванька и Машка, а парень с матюгальником - это, значит, наш пионервожатый, гы-гы. Его Егором кличут. Бить врагов и комаров будь готов! Всегда готов! Вообще-то, откуда ты взялся, такой? Мы чужих так-то не принимаем.

- Да я вчера проходил мимо, увидел вас. Подумал - а ведь верно! Делает из нас телевидение полных идиотов, делает! Еще как! Я недавно поймал себя на мысли...

- А не надо, - перебила Антоновна. - Не надо себя ловить. Ловить тебя милиция будет, гы-гы. И лекцию о вреде ящика нам не надо читать, мы и так дюже грамотные. Сочувствуешь - стой. Место не купленное, еще сотню таких поставить можно. Стой, коли надумал. Холодно вот только. У тебя выпить есть? Что? Нету? Ну, паря, вижу я, одет ты не больно по погоде. Курточка тонкая, брючишки тоже. Гляди на меня - я вон как шар надутая, на мне как на капусте - одежек немерено, ан и я озябла. Если бы не водочка... - она достала фляжку, огляделась. - А ты не гляди так, не гляди. Свое надо иметь. Я тебя угощу, ты, значит, хлебнешь, и что останется? На донышке? Нет уж, дудки!

- Так ведь я ж взаймы, - удивился Петр. - Сбегаю в магазин и верну сполна.

- А, ну, коли так, то на, глотни. Э,э,э! Стоишь-то всего ничего, а присосался как пингвин! Ты, голубчик, совесть-то имей.

- А что это вы меня голубчиком называете?

- Во! А чего?

- Да ну. Как-то это... Голубчик... голубой...

- Ну вот! - вмешался в разговор Семен Михайлович, который внимательно прислушивался. - Вы, нынешние, совсем ума решились. У вас теперь и небо голубым назвать нельзя, сразу ассоциации с педерастами. Голубую рубашку наденешь, они смотрят косо и за спиной шушукаются. А голубые глаза куда девать будете? Другое слово подберете? Вон у Машеньки глазки голубые, - он слегка поклонился, Маша в ответ кокетливо наклонила голову. - И что теперь? Голубчик им не нравится! Повылазило педерастов, куда ни плюнь, обязательно в петуха попадешь. Вы даже гордиться стали тем, что не такие! Вас, говорят, десять процентов, а кругом одни педерасты!

Он плюнул всухую и отвернулся.

- А что вы на меня-то показываете? - возмутился Петр. - Я, что ли, педераст?

- Ладно, ладно, - командным голосом сказала Антоновна. - Правда, Михалыч, ты чего наезжаешь-то? Он, что ли, виноват?

- И он в том числе! - сказал Михалыч, правда уже тоном ниже.

- Нет, а я то в чем?.. - Петр даже задохнулся от возмущения. Он подумал минуту и сказал спокойно: - Ты, папаша, фильтруй базар, а то за педераста можешь и огрести.

- Что? - насмешливо произнес "папаша". - Огрести? Уж не от вас ли, молодой человек?

Петр снял плакат, передал его в руки Антоновны, которая заметно наслаждалась происходящим, подошел вплотную к Михалычу и, глядя снизу вверх, раздельно произнес:

- Еще раз намекнешь про педерастов, яйца оторву.

И он схватил Михалыча за яйца и крутанул. Старик охнул, присел, глаза у него выкатились.

- Ну, ты понял, да? - Петр отпустил старика, тот так и остался в согнутом состоянии.

- Что, Михалыч, больно? - участливо поинтересовалась Антоновна, с трудом сдерживая смех. - А сам виноват. Сколько раз я тебе говорила, что язык твой враг, а? А ведь и правда оторвет, с него станется. Куда ты потом, без мужских причиндалов-то? Только в богадельню, гы-гы.

Михалыч только злобно сверкнул глазами, но не на Петра, а на товарищей по пикету, которые радостно улыбались.

- Вообще-то, - подал голос старичок в очках. Голос оказался у него почти фальцетом. - Вообще-то насилие не есть лучший аргумент в споре.

- А что? - радостно подхватила Антоновна. - Что является лучшим аргументом в споре?

Она подняла кулак, обтянутый ветхой перчаткой, осмотрела его со всех сторон. Кулак был впору здоровому мужчине.

- Ну-ну, продолжай, Родионыч, что замолк-то? Как должен вести себя мужчина, который совсем не педераст, когда его в глаза почти назвали педерастом? А? Молчишь, Родионыч?

- Михалыч, ты извини, - сказал Иван, - но я тебя тоже не одобряю.

Егор поддакнул, кивнул головой.

- Во! - заорала Антоновна. - Во! А что наша красавица скажет?

Маша только стрельнула глазками и улыбнулась.

- А вы, Арнольдовна?

Старушка сильно вздрогнула, словно слова Антоновны ее разбудили.

- Видите ли, - сказала она хорошо поставленным голосом бывшей оперной певицы, - я не одобряю ни того, ни другого. Я поясню. Семен Михайлович был, конечно же, не прав, дав понять, что допускает принадлежность молодого человека к людям нетрадиционной сексуальной ориентации. А молодой человек был не прав в том, что возмутился и опустился не только до угроз применения физической силы, но и эту самую силу применил. В то время как нужно было ответить едко, остроумно, так сказать, бить словом, а не руками.

- Во! - обрадовалась Антоновна. - Вот Арнольдовна - человек. Вон как рассудила. Оба, значит, не правы. А мы с тобой, Петруша, значит, в луже сидим. Эх, мне бы только сказал кто, что я... ну, словом, это... - Она опять осмотрела свой кулак со всех сторон. - Ну, вы понимаете. Мокрого места не оставила бы, гы-гы. Погоди, погоди! Арнольдовна, а как бы вы ответили? Ну, так сказать, в пример нашей молодежи, чтоб руками поменьше махать.

Оксана Арнольдовна опять вздрогнула, подумала минуту и сказала:

- Примерно так: "Кто больше всех разглагольствует о гомосексуализме? Разве не сами гомосексуалисты?"

- Во! Во! - Антоновна взмахнула руками, отчего ее плакат слетел с шеи и упал на тротуар.