Уолтер Тевис - Квартирка с антресолями Страница 3

— Кончай возиться, Терри. Я не хочу стареть понапрасну.

В ее голосе слышалось нетерпение. Он ополоснул лицо, наскоро вытер его полотенцем и поднялся на антресоли.

— Что ты имеешь в виду?

— Скорей, скорей, дурачок, — торопила она. — Ну прикоснись же ко мне.

Терри положил руку на ее плечо. И увидел, как за окном человек, шедший по тротуару, замер на ходу, а свет вдруг померк, как если бы произошло затмение солнца.

— Что значит «стареть понапрасну»? — переспросил он.

Она окинула его задумчивым взглядом.

— В реальном мире прошло уже почти пять лет, — сказала она. «Реальным миром» было для них время, прожитое среди других людей. — Но, вероятно, не менее пяти лет мы провели в этой постели, в остановившемся времени. И оно нас не состарило.

— Но каким образом… — начал было он.

— Не знаю. Мне известно лишь одно — мы нисколько не старше других.

Он обернулся к зеркалу, висевшему в ногах и вгляделся в отражение, говорившее, что он по-прежнему молод и крепок телом, что у него завидный цвет лица. Он улыбнулся про себя: надо прикрепить его так, чтобы можно было бриться в постели.

Иногда они выбирали время, нравившееся им больше всего, когда улицы были пустынны, а свет мягок, и, коснувшись друг друга, впадали в блаженное состояние соития и сна, перемежающихся с едой.

Внешним миром они почти перестали интересоваться. У обоих на банковских счетах были уже изрядные суммы, у обоих была высококлассная, однако не требовавшая присутствия работа; все наставления Эдит выполнялись ассистентами, и три молодых человека доделывали иллюстрации, идеи которых Терри набрасывал на бумаге лежа у себя на антресолях. Вот только ночи порой становились бесконечными, и им приходилось отодвигаться друг от друга, чтобы наконец пришло утро и можно было снова заняться трудом, сменить ритм существования.

Однако делать это им хотелось все меньше и меньше. Каждый научился проводить свои «часы» неподвижно, уставясь в зеркало или в окно, оберегая себя от разрушительного действия настоящего времени и вынужденных движений. Но втайне от другого каждый из них уже был поглощен собственной аморальностью. В этой постели на антресолях можно было жить вечно, оставаясь в полном уме и добром здравии. И здесь уже не было речи об интересе к чему-либо или о скуке; погруженные глубоко в себя, они двигались отдельно друг от друга, презрев эти различия. Каждый в глубине души лелеял фараонову мечту о вечной жизни. Они нашли пирамиду, вознесшую их над потоком обыденности.

Однажды осенним утром, которое длилось для них чуть ли не две недели, он, проснувшись, взглянул на нее и сказал:

— Я не хочу покидать это место. Я хочу остаться молодым.

Она, повернув к нему лицо и показав рукой на окно, сказала:

— Мне там тоже нечего делать.

Он с улыбкой, отведя взгляд, подвел итог:

— Понадобится уйма продуктов!

В квартире появилось множество полок, а ванная комната была устроена прямо под антресолями. Пользование ванной было единственной уступкой реальному времени: чтобы открыть воду, приходилось отрываться друг от друга.

В тот же осенний день они набили полки сырами, жареными цыплятами и сосисками, молоком, маслом и караваями хлеба, полуфабрикатами бифштексов и свиных отбивных, ветчиной и банками с консервированными овощами — экспедитор и пять его помощников только диву давались. Квартира стала похожа на маленький склад.

Когда Эдит и Терри снова забрались в постель и коснулись друг друга, она вспомнила:

— А что, если мы поссоримся? Ведь вся еда пропадет.

— Это точно, — со вздохом проговорил он, и добавил: — Давай мы вообще не будем разговаривать.

Она долго смотрела на него, потом сказала, соглашаясь:

— Я тоже об этом думаю.

Итак, они прекратили общение, отвернувшись каждый к своему зеркалу, и касаясь друг друга спиной, продолжали думать о вечной жизни.

Обнаружил их не друг, ибо друзей у них не было. Обнаружил их домохозяин. Они так и лежали, спина к спине, каждый глядя в свое зеркало: красивые, молодые, с прекрасным цветом лица и темными блестящими волосами. Но ни в том, ни в другом не было души. Их даже нельзя было сравнить с хорошенькими детьми, потому что ничего, кроме миловидности, от них не осталось.

Домохозяин был поражен. Но вскоре с облегчением узнал, что этих двоих куда-то отправят. А уж с нового съемщика, подумал он, можно будет потребовать более высокую плату.