Майкл Муркок - Чуждый зной Страница 3

— О! Что могло заставить их делать это? В космос! — Она содрогнулась.

Люди потеряли желание покидать Землю столетия назад. Конечно, космические путешественники время от времени посещали планету, но чаще всего они оказывались скучными ребятами, которые мало что могли предложить в плане развлечений. Их обычно не задерживали долго, разве только кому-то приходила в голову фантазия оставить их в своей коллекции.

Джерек не испытывал желания путешествовать во Времени, после того как однажды очень ненадолго посетил свое любимое девятнадцатое столетие и, подобно большинству людей, обнаружил, что реальность, скорее, разочаровывает. Куда интереснее заниматься воспроизведением определенных периодов и разнообразных местностей — так, чтобы ничто не могло испортить фантазию или волнение открытия, когда обнаруживаешь какую-нибудь новую частицу информации и добавляешь ее к текстуре воспроизведенного.

Вошел механический слуга и поклонился. Железная Орхидея протянула ему свою одежду, как научил ее Джерек (еще один обычай старого времени), и направилась к фикусовому дереву, чтобы растянуться под ним.

Джереку приятно было видеть, что у нее снова появились груди и, таким образом, она не противоречит окружению. Все соответствовало временному периоду, даже слуга, облаченный в длинное свободное пальто, кожаные ковбойские штаны, из-под которых торчали грубые башмаки, на голове котелок, а в зубах несколько пенковых трубок. По знаку хозяина он удалился.

Джерек сел рядом с Железной Орхидеей, прислонившись спиной к дереву.

— А теперь, милая Орхидея, расскажи, чем ты занимаешься?

Ее глаза заблестели.

— Я делаю детей, дорогой. Сотнями. — Она хихикнула. — В основном ангелочков. И, представь, не могу остановиться. Я построила для них маленький вольер, сделала трубы и арфы и сочинила сладчайшую музыку. И они исполняют ее!

— Хотелось бы послушать!

— Какая жалость!

Она искренне расстроилась, потому что не подумала о нем, своем любимце, единственном настоящем сыне, и объяснила:

— Видишь ли, я это забросила. Сейчас я делаю микроскопы. И сады, конечно, куда нужно ходить с ними. И крошечных зверей. Но как только я снова сделаю херувимов, ты их непременно услышишь.

— Если я буду добродетельным… — начал он высокопарно.

— А, теперь я начинаю понимать значение этого слова: если имеешь желание сделать что-нибудь, то делаешь наоборот. Например, хочешь быть мужчиной — следовательно, становишься женщиной. Желаешь полететь куда-нибудь — отправляешься под землю. И тому подобное. Да, это великолепно. Ты создашь моду, попомни мои слова. Через месяц, кровь от моей крови, все будут добродетельными… А что мы будем делать потом? Есть что-нибудь еще? Скажи мне!

— Да. Мы можем быть «злыми», или «скромными», или «ленивыми», или «бедными», или… о, забыл… «достойными». Имеются сотни таких слов.

— И ты расскажешь нам, как стать такими?

— Ну… — Он нахмурился. — Мне еще не все ясно, требуется уточнить, что под ними подразумевается. Но к тому времени, когда понадобится, я уже буду знать много больше.

— Мы все будем тебе благодарны. Я помню, как ты познакомил нас с Лунными Каннибалами. И с Плаванием. И… как это… с Флагами.

— Мне понравились флаги, — сказал Джерек.

— Особенно когда миледи Шарлотина сделала этот восхитительный флаг, накрывший все западное полушарие. Металлическая ткань толщиной с крыло муравья! Помнишь, как мы смеялись, когда он упал на нас?

— О да!

Она захлопала в ладоши.

— Потом Лорд Джеггед построил флаг-мачту, чтобы замочить дождем каждого, даже Монгрова. А Монгров закопался в подземный Ад, с дьяволами и всем прочим из книги, принесенной с собой путешественником во Времени, и поджег «Бункер-2» Булио Гиммлера, оказавшийся совсем рядом, и Булио так рассердился, что стал закидывать атомными бомбами Ад Монгрова, не подозревая, что обеспечивает Монгрова теплом, которое тому необходимо.

Они смеялись от всей души.

— Неужели это было триста лет назад? — Джерек ностальгически вздохнул и, сорвав лист с фикуса, принялся задумчиво жевать его. На загорелый подбородок стекал голубой сок. — Я иногда думаю, — продолжал он, — что не знаю лучшей последовательности событий, чем тогда, когда все, кажется, осуществлялось само собой, одна вещь естественно приводила к другой. Ад Монгрова, если ты знаешь, уничтожил весь мой зверинец, кроме одного существа, которое сбежало и сломало большинство его дьяволов. Все остальные в моем зверинце погибли. Фактически из-за Гиммлера. Или из-за миледи Шарлотины. Кто может сказать?

Джерек отбросил в сторону лист и, помолчав, добавил:

— Странно… С тех пор я не завожу зверинца. А ведь почти все имеют какой-нибудь зверинец, даже ты, Железная Орхидея.

— Мой так мал! По сравнению со зверинцем Вечной Содержанки, конечно.

— Разве? У тебя три Наполеона, у нее же ни одного.

— Верно, но если честно, то я не уверена, что хотя бы один из них подлинный.

— Трудно сказать, — согласился он.

— Зато она имеет абсолютно подлинного Аттилу-хана. Сколько она нервничала, пока не совершила этот обмен. Но Аттила такой скучный…

— Наверно, ты именно поэтому перестала собирать коллекцию, улыбнулся Джерек. — Подлинники зачастую менее интересны, чем подделки.

— Так оно и бывает, плод моего лона.

Последние слова не следовало понимать буквально. В действительности, как знал Джерек, в момент его рождения мать представляла собой разновидность мужского антропоида и совсем забыла про него. Случайно, месяцев шесть спустя, она обнаружила инкубатор в созданных ею джунглях. Все это время, с самого момента рождения, инкубатор заботился о мальчике, тот был здоров, и мать сохранила его, за что Джерек был ей благодарен. В те времена рождалось так мало настоящих человеческих существ.

Возможно, именно потому, что был естественно рожденным ребенком, он чувствовал такой интерес к прошлому. Многие из путешественников во Времени, даже некоторые космические путешественники, тоже когда-то были детьми.

Он хорошо ладил с людьми, жившими вне зверинцев и принявшими обычаи своего общества.

Переч Трало, например, который правил миром в 30-м столетии просто потому, что являлся последним человеком, появившимся на свет из чрева настоящей женщины, был превосходным, остроумным компаньоном. И Клер Кирато, певица из 500-го столетия, — особый случай, так как благодаря какому-то эксперименту над ее матерью она тоже вошла в жизнь ребенком. Младенцы, дети, подростки… все!

Это был опыт, о котором он не жалел. О любом опыте не стоит жалеть. Он был любимцем всех друзей матери, потому что, непрестанно меняясь до самого повзросления, всегда был новым для них. Они с восхищением наблюдали, как он растет. Каждый завидовал ему, каждый завидовал Железной Орхидее, хотя та, спустя некоторое время порядком утомившись от Джерека, удалилась жить в горы.