Виктория Угрюмова - Дом там, где ты Страница 3

- Я и не надеюсь. Я надеюсь на то, что человек, носящий в себе тот ужас, о котором Вы только что упоминали, на мое объявление не откликнется. Ему не до того.

- Я не суеверна, - важно произнесла старуха, - Вы знаете, насколько я не суеверна, но все же сделайте одолжение - постучите по чему-нибудь деревянному.

- Стучу-стучу, - лукаво усмехнулся старик. И действительно три раза стукнул согнутым пальцем по какой-то неструганой доске.

- Вот так-то лучше, - в голосе Алисы Сигизмундовны явственно послышалась усмешка.

- Беррр... Безр... Бурр...

- Алиса Сигизмундовна!

- Что?!

- Что "буррр"?

- Господь с Вами, Себастьен. Это не я говорю. Помилуйте, как можно было предположить, чтобы женщина моего возраста и моего происхождения позволила себе говорить "бурр"?

- А кто же это?

- Видимо, Гораций, голубчик. Вы совершенно забыли и о Горации, и о Боболониусе, и о Фофане. Я не говорю о нашем непостижимом Христофоре Колумбовиче. И я тоже хороша - болтаю тут с Вами, а о наших друзьях не думаю.

- Алиса Сигизмундовна! Я же сию секунду спрашивал...

- Спросить каждый может.

- Бурр... Безбр.... Безз... буррр

- О! Вот опять! - воскликнул Себастьян. - Да где же это? Откуда звуки, Алиса Сигизмундовна?!

- Из-под того завала, воон там, да-да, именно там... нет, чуть правее...

Следуя указаниям невидимой своей собеседницы, старик, морщась и вздрагивая от каждого прикосновения к мусорной куче, извлек на свет божий удивительное создание. То был человечек, вырезанный из драгоценного палисандра - маленький, всего локоть в высоту, с живым и умным личиком и яркими темными глазками, сделанными из черного агата. И всякий уважающий себя историк и археолог при первом же взгляде на него сразу бы сказал, что это подлинный пенат. Да-да, вы не ослышались, именно римский пенат, призванный охранять жилище от всего злого и нечистого. Дух предков. По имени Гораций Фигул.

- Безобразие! - выкрикнул он в полный голос, едва оказался на свободе. - Беззобрразие!!! Я протестую! Себастьен, Алиса Сигизмундовна, я хочу во всеуслышание заявить, что я и прежде был не в восторге от этой идеи с заявлением, но теперь, когда наша жизнь стала совершенно невыносимой, я требую предпринять конкретные меры к спасению нашего дома и всех нас! Я не могу обеспечить этому дому защиту от посторонних недобрых проявлений, потому что они сюда тянутся как мухи на мед! Немедленно пошлите в газету опровержение!

- Потерпи, Гораций, потерпи, - ласково попросил старик, обтирая палисандрового человечка батистовым носовым платком. - Такая уж наша планида - ждать и терпеть.

- Терпеть тоже нужно до определенного предела, - заявил Фигул. - В Сальвадоре, например, народ имеет право на вооруженное восстание, если его права грубо попираются. Это даже в их конституции написано.

Поднимаем вооруженное восстание, решено!

- Мы-то не по конституции живем, - пожал плечами старик. - Нам бы их проблемы... И давай не возвращаться к тому, что мы уже обсудили и решили, хорошо?

- Ты решил, Себастьен. А я против.

- Положим, Гораций, - заговорила Алиса Сигизмундовна, - наш друг Себастьен на сей раз уступит Вашим просьбам. И действительно пошлет опровержение, либо каким-то иным способом откажется от компаньонов.

И что будет после?

- Все станет на свои места, - пробормотал пенат. Но как-то не слишком уверенно.

- Увы Вам, Гораций! Вы прекрасно знаете, что все встанет на свои места не навсегда, а лишь на какое-то время. До тех пор, пока наш дорогой друг Себастьен не покинет этот мир, не оставив, как Вам известно, наследников. И этот дом может перейти к кому угодно. А может и не перейти ни к кому, и в этом случае он просто перестанет существовать, а все мы, его обитатели, утратим не только кров над головой, но и те жизненные силы, которыми питаемся теперь. Вы этого хотите? Ну, не ведите себя как ребенок, вам же не тысяча лет...

Предоставьте событиям развиваться естественным путем. И не заставляйте меня повторять десятки раз то, что вам и без меня великолепно известно.

Себастьен! Поставьте это чудо куда-нибудь в более-менее пристойное место. Вот лучше успокойте Боболониуса. Мне кажется, это он пробирается в соседние апартаменты под теми кипами бумаг.

Старик повертел головой.

В куче мусора громко шелестело и шуршало нечто, на слух, длинное и очень большое.

- Боболониус! Боболониу-ус!

- Ага, как же, - донесся из-под жутких завалов хорошо поставленный бас. - Прямо сей же секунд. Разогнался.

Старик предпочел оставить это выступление без комментариев.

- Ты остальных не видел?

- А чего их видеть-то? - ворчливо поинтересовался Боболониус. Фофаня гоцает в подполе как оглашенный - крыс гоняет. А...

- Крыс?! Каких крыс?! - подала голос из своего угла Алиса Сигизмундовна. - Когда это мы успели обзавестись крысами, Себастьен?

- Тоже мне вопрос вопросов, - буркнул Боболониус, продолжая шуршать и скрипеть половицами, но по-прежнему не показываясь на поверхности.

- Думаете, только у нас случилась разруха и полный и окончательный разгардаж? В подполе тоже хватает своих радостей - крысы, вода, мусорные баки и тьма-тьмущая пауков. Там еще бегала какая-то мерзкая кикимора...

- И? - строго уточнил Себастьян.

- И...

- Я бы хотел получить вразумительные объяснения. Что значит это твое "И" в данном конкретном случае?

- Как всегда, - смущенно пробормотал Боболониус. - Во всяком случае, хлопотать о завтраке для меня тебе уже не придется. Согласись, что сейчас это как нельзя кстати.

- Наверное, ты прав... А что же Христофор Колумбович?

- Этот старый черт объелся пауков и теперь икает как заведенный.

Соседей всех переполошил - они думают, землетрясение. К завтрему протряхнет и будет как новенький, а пока от переедания у него, кроме икотки, что-то вроде галлюцинаций сделалось, и теперь он воображает себя Лесным Царем. Тут главное не допустить, чтобы он начал Гете декламировать, особенно, если в подлиннике. Потому Фофаня его пока запер, от греха подальше.

- Да что же это... - всплеснул руками старик.

Пенат уже открыл было рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но тут все вокруг изменилось.

Дикие кучи мусора вдруг и бесповоротно исчезли с пола, и одновременно с ними перестал существовать и мерзкий запах, столь терзавший обитателей этого дома в последние несколько часов. Зато появились на стенах серебристо-голубые шелковые шпалеры; возникли старинные картины в дивных тяжелых рамах; и пузатое бюро из карельской березы заняло свое место под окном, занавешенном шторами упоительного цвета "блю-рояль". В дальнем углу просторной залы образовался огромный камин с мраморной каминной доской, на которой добросовестно тикали серебряные швейцарские часы и стройно, как солдатики, вытянулись два канделябра - тоже серебряные, тяжелые, массивные, но очень изысканные. Трещали березовые поленья, и воздух постепенно наполнялся тягучим ароматом смолы и бересты.