Ангела Штайнмюллер - Бог и вирус, или Амулет Страница 3

Гэвин всхлипнул и захихикал как школьница:

— Ты делаешь из Бога вирус!

Никакие новости про пандемию до него, похоже, пока не дошли. Или он, так же как и я, держал рот на замке.

На следующий день после укола поднялась «небольшая температура», о которой предупреждала Хелен. Конечно, 37,8 градусов — это объективно не так много, но я сидел со стучащей, пылающей головой и страшился за свою жизнь. Может быть, институт Хелен ошибся? Я был подопытным кроликом: как идут дела у других кроликов, коллег Хелен? Несколько лет назад во время одного клинического испытания в Англии жалкие участники эксперимента чуть не сдохли, у них опухли головы, и никакое средство не помогало. Я лежал на диване, пил литрами тоник (хотя бы ради хинина) и включил телевизор. Но новости и постоянно идущие по кругу ток-шоу только усиливали пекло за моим лбом. Хелен приносила мне мокрые полотенца и холодный лечебный чай, который был по-настоящему горьким. Как и полагается лекарству.

На ней была медицинская маска и почти прозрачные резиновые перчатки, которые придавали ее рукам шелковистый блеск. Разве ей не надо было в институт? Или раскрылось, что она впрыснула шприц мне, и ее выгнали? Но она отмахнулась, и я увидел, что, наклоняясь ко мне, она пыталась сохранить самообладание.

— Мне так жаль, — прошептала она. — Я была эгоистичной и глупой, мне нельзя было полагаться на результаты опытов с шимпанзе. У моего коллеги Хеффнера высокая температура, за сорок. На Туркура наше средство, похоже, вообще не подействовало. Шеф назвал опыты на себе провалом. Болезнь свирепствует, в том числе и в институте. Мне надо оставаться дома и наблюдать за тобой, а решение о дисциплинарных мерах он примет, когда «нынешняя ситуация закончится».

Она взяла у меня немного крови и поехала в институт вопреки указанию, чтобы исследовать пробу. По-другому невозможно. И если шеф хочет ее уволить, то пусть увольняет!

— Если температура поднимется выше тридцати девяти или заметишь что-то необычное, позвонишь мне на мобильный.

Я лежал и награждал шефа Хелен всевозможными красочными эпитетами, которые она по своей природной сдержанности не употребила. Затем я снова спорил с Рюдигером и в конце концов задался вопросом, имеет ли вообще смысл писать о квантовой пене и черных дырах на краю галактики, когда мир вокруг горит? Террористы взорвали поезда метро; мнимые борцы за свободу нанимали в солдаты детей; в центральной Азии этнические группы, чьи названия я даже не знал, вцепились друг другу в горло; в США, чтобы защитить нерожденную жизнь, убили сторонников абортов — а я писал о квантовой пене и черных дырах! А теперь к этому еще добавилась и пандемия, о которой умалчивают ВОЗ и все национальные инстанции и от которой нет никакой защиты. Разве что нелегальная неиспытанная инъекция, которая производит в голове горящие мельничные колеса, то катающиеся по кругу, а то врезающиеся в череп слева или справа. При 37,9 градусах я задумался о теории заговора и поймал себя на антисемитских мыслях: Ближний Восток, от Сирии до Синая — что, если за этим стоит израильская лаборатория по разработке биологического оружия? Конечно, израильтяне этого даже не стали бы отрицать. Они хотели превратить мозги палестинцев в месиво? Но сначала им надо было обезопасить себя. И все это сохранить в строжайшем секрете. Или поделиться тайной только с американцами. Нет, об этом Хелен мне обязательно бы рассказала.

Еще немного, и я бы даже не заметил, что у Хелен жар.

— Твой шеф заразился, наконец? — спросил я, когда через два часа, измученная и обессилевшая, она зашла домой. Она потянулась за моей бутылкой тоника, попила, причмокивая; она не подумала о защитной маске, когда садилась ко мне на диван.

— Хорошая новость — в твоей крови мы не смогли ничего обнаружить.

— А плохая?

— Вирус добрался до всех коллег. До всех непривитых. Несмотря на все меры безопасности, несмотря на третий уровень биологической опасности. Если бы мы на пару дней раньше. — на мгновение она остановилась. — Сейчас возбудитель достиг уже Латинской Америки. Сообщений о заражении хоть отбавляй. Первые летальные исходы, которые можно однозначно установить. Сингапур объявил угрозу в связи с птичьим гриппом. Так люди будут хотя бы носить защитные маски от заражения воздушно-капельным путем. Инкубационный период у него невероятно короткий.

Рука, которую она положила мне на лоб, была холодна как лед. У нее были круги под глазами, и она пахла не так, как обычно. Или я это придумываю? Конечно, она переутомлена. О чем говорила и манера выражаться отрывисто. И тут наконец меня как молнией ударило: под «всеми непривитыми коллегами» подразумевалась и она тоже!

Уже несколько дней она принимала жаропонижающее. В ней был не только возбудитель, она была еще и до предела измождена, так что организм мало чем мог сопротивляться вирусу.

Я выпрямился, дотронулся до ее плеча, спросил, как она себя чувствует.

— Там что-то происходит. Надеюсь только, что здесь останется что-то от меня. — Она держала руку на голове. — Его видно на фМРТ! Ты понимаешь, что это значит?

Я встал, засунул ноги в тапочки и резко остановил раскаленное мельничное колесо. Мне еще было жарко, жарко по всему телу, как от солнечных ожогов, но я больше не был вялым. Хелен нужна моя помощь! Так хватит симулировать. У тебя ничего нет, она тебя спасла, но вместо тебя этот коварный вирус овладел ею! Если на фМРТ — функциональной магнитно-резонансной томографии — можно что-то распознать, значит, вероятно, поражены ареалы размером как минимум с миллиметр, а это миллионы и миллионы нейронов. Я буду за ней ухаживать, клялся я себе, если надо, всю жизнь — и тогда жертва будет оправдана.

— Почти нет летальных исходов, — утешал я ее (и себя), — пока, ты сказала, здесь в Европе почти все выжили. Не давай панике завладеть тобой. Это безобидно, это абсолютно безобидный вирус. Даже нет насморка. Мы всего лишь боимся неизвестного. Скоро ты его победишь! Давай, ложись.

Я расстелил кровать, помог ей раздеться. Температура у нее была уже 38,7. Она, как всегда, меня обошла. И пока я убирал градусник, я подумал о болезни Кройтцфельда-Якоба — коровьем бешенстве, а не Альцгеймере и Паркинсоне, в мою голову дилетанта в медицине больше ничего не пришло. В тот раз при-он, перепрыгнувший с животного на человека и разрушавший структуры мозга, вызвал невероятную панику. Но благодаря миллионам забитых коров и овец эпидемию удалось взять под контроль.

Я сидел на ее кровати и вливал в Хелен горький лечебный чай. Она воображала, что чувствует, как возбудитель постепенно распространялся в ее мозге, изменял ДНК в клетках, как распадались синаптические связи, определенные нейроны начинали расти, объединялись по-новому. Я прошу рассказывать ее детские стихи. «Крыса Алиса в зеленой жилетке прятала дома цветные конфетки». «Вчера я встретила слона, сегодня крокодила, а к вечеру жираф зайдет».