Сергей Болдырев - Загадка ракеты «Игла-2» Страница 3

С севера к самым предгорьям подступала огромная, местами чуть всхолмленная пустынная равнина, то красноватая, там где была глинистая почва, то покрытая снежными пятнами солончаков, то монотонно-серая сложенная из лесса. В центре этой пустыни к северо-западу от горного хребта были расположены институт и полигон. Пустыня была самой настоящей — безводной и безлюдной. Кое-где здесь стояли остатки глиняных городов древности, представлявшихся с воздуха правильно расчерченными прямоугольниками внешних стен. Когда-то, много веков назад, в этих местах бурлила жизнь, шумела листва садов, а теперь кривые линии оросительных каналов едва лишь проступали кое-где поблизости от мертвых городов и вскоре терялись в песках. Где-то к юго-востоку, километров за пятьсот от полигона, началось великое наступление на пустыню — там рыли несколько огромных каналов, шумели машины, работали десятки тысяч людей. Рано или поздно полигон придется переносить куда-нибудь в более дикое местечко, но пока оросительные работы производились еще на изрядном расстоянии, можно было безбоязненно заниматься опытами с ракетами: спускаясь на землю, они ни в кого не могли угодить в этой пустыне.

Вынырнув из ущелья, самолет пошел над равниной, теряющейся в лиловатой дымке.

Внизу под машиной показались остатки одного из древних городов. День клонился уже к вечеру, и каждый бугорок и камень на поверхности земли отбрасывал длинные резкие тени. Днем, когда солнце стоит над головой, этот город был бы почти невидим с высоты двух тысяч метров, но теперь под самолетом лежал абсолютно четко вырисованный тенью квадрат крепостных стен, расчерченный улицами и переулками.

Буров знал, что среди этих теней, отбрасываемых стенами построек, можно не заметить парашюта и ракеты. Однажды так и случилось — вечером он ничего не нашел, потому что, как потом оказалось, ракета лежала в тени стены какой-то развалившейся башни. Только случайно, пролетая над этим же местом днем, он увидел ракету.

Пилот на всякий случай снизил машину и сделал круг над развалинами. Неожиданно в заднюю переборку постучали: два удара — условный знак «садись». Неужели Гусев заметил что-то внизу?

Машина пошла на посадку и скоро остановилась на твердой красноватой площадке, неподалеку от развалин. Буров сдвинул прозрачный колпак и приподнялся. Его друг тоже высунулся из пассажирской кабины.

— Что случилось? — крикнул пилот, стараясь перекричать шум все еще работающего мотора.

— Мы хотим погулять, — ответил инженер, — пять минут, не больше. — И он растопырил пальцы. — Занятные развалины, правда?

Это было уже слишком. Буров одним движением перемахнул из кабины на крыло и соскочил на твердую глинистую почву, усыпанную острыми камешками. Он сорвал перчатку с руки с таким остервенением, словно там сидел скорпион, и с размаху бросил ее в глину.

— К чорту, — заорал он, срывая вторую перчатку, — я не рикша! Катайтесь сами.

Он стянул с головы шлем, замахнулся было, но опустил шлем на землю с неожиданной бережностью, — явно пожалел гнутые стекла очков. Потом сунул руки в карманы и зашагал прочь от самолета по глиняной равнине, прихрамывая, когда под мягкими подошвами теплых пилотских сапог оказывались острые камешки. Ольга болезненно морщилась от горячего ветра, тянувшего с гор, и с тревожным любопытством оглядывала пустыню.

Мир был написан тремя красками: зелено-синей — небо, рыжей — развалины и земля, и почти черной — тени. Светлое небо только еще больше подчеркивало мрачные краски земли.

— Что же теперь делать? — спросила Ольга,

— Посмотрим развалины.

— А как же ваш Митя?

— Нагоним, — невозмутимо сказал инженер.

Пилот отошел уже довольно далеко, когда услышал за спиной рев винта. Оглянувшись, он увидел, что самолет сметая камешки и песок воздушным вихрем, катится по земле. Буров посторонился, но машина повернула и пошла прямо на него.

Увертываться было глупо. Он вскочил на крыло и, дождавшись, пока Гусев перебрался в пассажирскую кабину, занял свое место. Шлема и рукавиц не было. Сдерживая ярость пилот посидел в кабине несколько минут, борясь с желанием снова выскочить на землю, потом повернул машину и покатил к месту посадки за своими вещами. Он прекрасно понимал, что Гусев заставил его нарочно совершить это обратное путешествие на колесах в наказание за его вспышку. Дружеские отношения между ними установились давно, и тем не менее инженер не пропускал ни одного случая, чтобы не приняться «вытравливать беса» в те моменты, когда Буров во время внезапных вспышек терял власть над самим собой. «Если хочешь когда-нибудь стать первым пилотом, управляющим ракетой, — частенько говорил он, — ломай свой характер. Будет жив в тебе бес, не подпущу к ракете».

И все-таки на этот раз Буров не до конца переломил себя.

Подкатив к своим вещам, он выключил мотор, устроился поудобнее, Положив локоть на борт кабины, и закурил папиросу.

Спешить ему было некуда, пусть пассажиры подождут, когда он соблаговолит сойти на землю.

Гусев, должно быть, предвидел этот маневр, потому что, едва мотор замолк, спрыгнул на землю и поднял шлем и перчатки.

Пилот в это время, откинувшись на спинку кресла, выпускал затейливые колечки синего дыма и поглядывал вправо на развалины. И вдруг он резко выпрямился — ему показалось, что невдалеке, у подножья словно растекшейся по земле развалины, некогда представлявшей собой башню, виднеется светлое пятно. Ну да, конечно же, это парашют! Теперь ошибки быть не могло. Он выскочил из машины и побежал к развалинам.

Вскоре он вновь появился около самолета.

— Алеша, нашлась, — радостно крикнул он еще издали.

Гусев быстро повернулся к подбегающему другу.

— Она нашлась, — торопливо говорил Буров, — лежит там, под стеной, правда, маленько потрепанная… досталось ей наверное при спуске, но все-таки целехонька.

И вдруг он заметил тревогу во взгляде друга — да, именно встревоженность. В первый момент Буров не предал этому значения. Лишь восстанавливая позднее в памяти все непонятное в поведении друга в эти дни, он вспомнил и это неожиданное выражение почти испуга.

— Не может быть! — чуть хриповато сказал Гусев и как-то неестественно, словно через силу, рассмеялся. — Да ты подходил к ней?

— Я трогал ее, понимаешь, ощупал, потому что сначала тоже не поверил.

— Чепуха, — сказал Гусев, соскакивая с крыла и направляясь к развалинам. — Не может быть! Не верю я тебе…

Пилот на ходу пристально взглянул на инженера: почему «чепуха», почему «не может быть»?

Мелкие капли пота блестели на лбу Гусева.