Михаил Никитин - Безрогий носорог Страница 3

— Петр Карлович любит театральные жесты, — проговорил Сергей Сергеич и кинулся в котелку, в котором захлюпала каша.

Ужин был стремителен, как солдатский завтрак.

Нина отодвинула пустой котелок и снова улеглась у костра. Дрема укачала ее на теплых руках. Засыпая, она услышала голоса рабочих. Они прошли в свою палатку, разговаривая о кинокартине, которую им показали на ближайшем совхозном становище.

Неизвестно, сколько прошло времени.

— Эстафета! — сказал неожиданный голос.

Сергей Сергеич сидел у костра, держа перед собой клочок бумаги. Рядом с ним стоял неизвестный мальчик.

— Эстафета, — повторил Сергей Сергеич, протягивая Нине бумажку.

Нина склонилась к костру. Буквы на бумаге прыгали.

— Дорогие коллеги, — медленно прочла Нина. — Прошу вас завтра со всем нашим скарбом перебраться к Красному Яру. Это обрыв в трех километрах от нашей теперешней стоянки, вверх против течения реки. Объект работы меняется. Апатиты — дело конченное. Профессор Крот.

— Это надо выяснить, — сказала Нина, взглянув на Сергея Сергеича, — я пойду к Петру Карловичу.

Сергей Сергеич улыбнулся:

— Идти, конечно, нужно, но он ведь страшно упрямый. Вы все-таки скажите ему: апатитам придают такое значение, тут и Общество по изучению производительных сил замешано и газеты тоже приняли участие.

Сергеи Сергеич взял из рук Нины бумажку и сложил ее вчетверо.

— Беда в том, что во время экспедиции он требует полного подчинения. Но все- таки попытайтесь.

Сергей Сергеич поднялся.

— Пойдемте, я вас немного провожу.

Костер был двойной. Отраженное пламя полыхало в воде. Человек сидел неподвижно. На фоне огня силуэт его был необычайно четок.

Неподвижная фигура человека, костер и отраженное пламя создавали ощущение почти торжественной тишины.

Из-под ног Нины посыпались камни. Они упали в воду и звонко булькнули.

Тогда человек вскочил. Нина вступила в светлый круг костра и человек кинулся к ней навстречу:

— Нина Сергеевна, случилось что-нибудь?

— Петр Карлович, — спокойно сказала Нина, — я пришла узнать, почему мы прекращаем работу в месторождениях?

Выражение тревоги сбежало с лица профессора.

— Апатиты — дело безнадежное, — сказал он с высокомерной убежденностью.

Нина почувствовала, что ей не хватает дыхания.

Профессор стоял перед ней, маленький и взъерошенный. Он говорил о том, что кривушинские апатиты, безусловно, не имеют промышленного значения, что дальнейшую разведку можно было бы вести только для получения более полных доказательств.

— Значит, с апатитами кончено?

Нина произнесла эту фразу совершенно упавшим голосом.

Лицо профессора стало непроницаемым.

— Вы не огорчайтесь, — сказал он, смеясь одними только глазами. — Завтра я покажу вам замечательный обвал.

— Петр Карлович, по ведь это полная бесплановость, — то, что мы оставляем апатиты и принимаемся за новую работу.

Профессор слегка прищурился: Ого! она уже заражена тем ядом, которым пропитано молодое поколение ученых. Программа, целевая установка, строгий план… Но разве нет особой поэзии в том, как алхимики, добывая философский камень, случайно открывали величественные законы природы?

Поблескивая быстрыми, пронзительными глазами, профессор Крот говорил о том, что в истории науки нередки такие случаи, когда в процессе научной работы решительно менялось самое ее направление.

Нина тоскливо молчала.

— Как вы теперь вернетесь в лагерь? — резко перебил себя профессор Крот. — Я мог бы вас проводить, но мне не хотелось бы оставлять обвал безо всякого надзора.

Нина засмеялась.

— Можно подумать, что у вас там клад.

— Не клад, а скелет ископаемого.

Нина знала, что расспросы сейчас бесполезны. Профессор стоял перед ней, бормоча что-то и потирая руки. Нина решилась:

— Петр Карлович, меня не надо провожать, я остаюсь здесь.

Профессор посмотрел на нее недоверчиво.

Нина слегка обиделась.

— Я буду спать у костра.

Профессор выпрямился.

— Это не годится, я построю вам шалаш.

Нина не успела возразить: профессор вынул охотничий нож и ринулся к зарослям кустарника, которые скучились на отмели по правую сторону от костра.

Нина пошла к огню, подбросила несколько хворостинок. Пламя медленно заполоскалось в воде.

Нина почувствовала страшную усталость.

Огромное озеро пшеницы, улицы из белых мазанок, лицо человека с седеющими висками, — все это промелькнуло перед ней в мгновенном видении. Кажется, она задремала.

Профессор свалил у костра зеленую охапку и снова пропал в кустарнике. Он ходил так три раза. У костра вырос холмик из гибких ветвей. Потом профессор принес аккуратно обделанные стяжки.

В движеньях его было обезьянье проворство. Он подпрыгивал на ходу, лицо его порозовело.

Нина подумала, что в этот час он вспомнил бесконечные блужданья под северным небом. Воспоминания эти, несомненно, были ему приятны.

Руки его двигались с удивительной быстротой.

Он сложил остов шалаша и стал покрывать его зелеными ветками.

Нина пыталась помочь ему, но он просил ее не беспокоиться.

Шалаш встал у костра с челом, обращенным к реке. Ладони профессора раскинулись в приглашающем жесте. Нина вошла в зеленое жилище.

Запах ветвей был пронзителен. Нина почувствовала себя настоящей путешественницей. Она хотела сказать об этом профессору, но он деликатно отошел к костру. Он сел у огня, обхватив руками поднятые колени.

Утром профессор и Нина стояли перед обрывом. Земля сыпалась понемногу. Пласты были свежие, глина еще не завяла от ветра. Слоистая, слабо покатая стена обрыва имела в высоту не менее тридцати метров. На глубине двенадцати метров, в сером пласте песчаника желтели какие-то кости.

Расстояние скрадывало их величину, но все же нетрудно было заметить, что они огромны.

— Это мамонт? — обратилась Нина к профессору.

Профессор гмыхкнул и пожевал губами.

— Не думаю… Кость, которую вы видите, представляет из себя нижнюю челюсть ископаемого. Вчера я осмотрел ее.

— Осмотрели? — недоверчиво протянула Нина. — Но как же вы поднялись на обрыв?

Профессор потряс в воздухе остроплечим молотком.

— Это было довольно трудное предприятие. Я загонял молоток в породу, затем подтягивался, укреплялся и снова переставлял молоток. Таким образом я добрался до костеносного пласта. Но это не столь удивительно. Пионер, который привел меня в обрыву, тот добрался до костей с помощью одних только собственных конечностей.