Адвоинженер - Из коридора в коридор или секрет маленькой Амалии Страница 3

– Успеется!

– Ага, как же, знаю я вас, гуманистов. Мы тут жизнями рискуем, сам знаешь, на какой объект летим, кругом враги, а родина не может своих лучших сынов остограммить.

– Ладно, только по-быстрому – Симеонов протянул фляжку.

– Вот, совсем другое дело, теперь хоть на Марс.

Меж тем самолет вырулил на полосу, разогнался и….

…После набора высоты вам будут предложены прохладительные напитки и легкий завтрак, приятного полета…

– Вадя, фляжка у тебя?

– Спокуха, Дункель, а куда-б ей деться.

– Давай скажем, что в тубзик надо, там и покурим.

– Эй, служивый, где тут эм-жо?

– Прямо и направо, за занавеской.

Пока Вадя и Сявик отсутствовали по первейшей надобности, я думал. Думал о Ларисе, о том, что наше внезапное знакомство не могло быть простой случайностью. Ибо перед тяжелыми испытаниями обычно ниспосылают знак или сон, который подлежит пристальному изучению и толкованию. Лариса не была сном, значит, она или знак, или перст судьбы. – И… что мы имеем? – ни телефона, ни адресочка, – вот болван. Как мы порой безрассудны и наивны, как беспечны, как неосмотрительны. Знать бы, что родина задумала, так отсиделись бы в подвале у Ефимыча. Можно было с собой Ларису взять. Травили бы себе анекдотцы, попивали бы спиртик, смотрели бы съезды партии – чем не судьба? Нет, понесло в театр…

– Пить хочешь? – Симеонов протягивал мне фляжку

– Аперитив?

– Он самый!

– Спасибо, товарищ! – я изрядно отхлебнул.

– Ученые?

– Вроде как.

– Уважаю – он снова протянул сосуд

– Долго лететь?

– Да, пес его знает… каждый раз по разному маршруту летим, военная хитрость, понимаешь?

Я понимал. Понимал все, понимал Симеонова, этого пыльного майора, который летает и водит конвой и у которого в бумажнике есть фотография какой-нибудь Насти, а может и сама Настя. Скорее даже так, – и Настя есть, и Наташа есть, и он, бедняга, меж двоих мучается.

– Как Настя?

Майор остолбенел, потом долго и мучительно кусал губы, наконец, произнес хрипло:

– Я не знаю, кто ты такой, но раз родина тебе доверяет, то и я доверяю. Понимаешь, у меня проблема огромная, даже не знаю, с чего начать.

– Наташа?

Симеонов впал в ступор и не откликался на простые сигналы. Я взял из его рук фляжку, глотнул, потом приставил ее к губам майора и скомандовал:

– За Родину! – Майор послушно хлебнул, закашлялся, но ожил.

– Как, ты и про нее знаешь?

Я знал…

Знал всех Наташек и Настен, Ларис и Ирин, не лично, но хорошо. Потому что любил их. Любил искренно и страстно. Нет, не в натуре, конечно, не в физиологическом смысле – душой. Был открыт, ждал, мечтал, надеялся и верил. И в ответ на искренность желаний они появлялись. Каждый раз, когда душа тосковала от одиночества и взывала к спасению, они оказывались в непосредственной близости.

Казалось бы, нет никого вокруг, а хлебнешь туману, представишь себе пустынный берег на пороге уходящего дня, и… Вот она, вся такая близкая и сказочная, манящая и воздушная, – только руку протяни. И представала не из пены морской, не из пьяного сновидения, но вдруг, внезапно, просто откуда-то из ниоткуда.

Появлялась, потому что позвал истово, всей душой, со всей силы могучего крика, идущего из глубины надеждой тронутого сердца. И позвал не для утех и сладострастий, не для самовозвышения и похотливого восторга, а звал, поскольку не мог иначе, поскольку ощущал в ту минуту свою близость с той, которую не видел, но которую готов был принять целиком, и… она, вся такая сказочная и далекая, манящая и земная, уже шла рядом.

Почему, ну, объясни мне хоть ты, замшелый придурок, Симеонов, почему мы так боимся самого лучшего, что может дать нам небо – женщин, тех самых Наташ и Настен.

Почему мы тупо утыкаемся в стакан или в пошлый анекдот, когда ее появление практически неизбежно.

Кому нужен мужлан с перегаром, который врет о своих генитальных достижениях? – Никому, слышишь, Симеонов, – длина нашего протооргана не имеет значения, как не имеет значения ширина плеч, окружность груди и размер яиц.

Запомни, майор, не в этом дело. Выбрось из головы казарму, сальный юмор отцов-командиров, скабрезные намеки приятелей. ***ня все это, причем, ***ня полная.

Ощути в себе не комиссара с наганом наголо, но мужчину с душой открытой и разумом незамутненным.

Отринь, Симеонов, всякое слово, что не имеет отношение к любви, убери из головы сталь и броню, вылези, блять, из своего блиндажа, сними каску, поставь ружо. И закрой, наконец, боевой устав пехоты – ты же устал от него, майор.

Отпусти себя на волю, солдат…

Декаданс

Плач по майору отправил меня в мир грез. Сначала мне приснилась Наташа. Шел снег – белый, мягкий, несуетный, и я шел вместе с ним, шел по длинной аллее, снегом окутанной, перспективой запутанной, но твердо шел, точно зная куда идти.

Она задумчиво сидела на скамейке. Я сел рядом, положил ей руку на плечо:«Ты жди его, Наташка, он обязательно вернется – только очень жди!» – встал, взял под козырек и удалился – весь неузнаный и загадочный.

Затем, на городском причале, повстречал Настю.

Ах, этот знойный, летний полдень. Морской ветерок развевал ей волосы, а она… она все смотрела вдаль – туда, туда, за линию горизонта. Я грубо обнял ее, развернул к себе и хищно поцеловал в губы.

– А я и не знала, что любовь может быть кусачей.

– Настя, милая Настя, этот поцелуй – проверка. Ты не должна этого делать – скажи мне да, – и я уйду навсегда, скажи нет, – и я паду пред тобой на колени

– Нет, конечно, нет! – сказала Настя и нежно поцеловала меня в лоб.

– Ты же понимаешь, что мы не можем, просто не имеем права быть вместе.

– Я понимаю, но мне все равно.

– Спасибо, Настя, ты прости меня!

– Тебе надо идти, Симеонов?

– Родина, зовет, э, друг, проснись, тебя спрашивают – посоловевший Симеонов тряс мое плечо

– Кто?

– Там – он махнул рукой – иди и не бойся, я прикрою тебя, товарищ.

…Группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в первый салон, вас ожидают, повторяю, группа неразрушающего контроля, срочно…

– Идем, идем, вот только найду товарищей по несчастью.

Ангелы смерти нашлись в служебной комнате. Сява нежно ворковал со стюардессой по имени Жанна, а Вадик под гитару вел заунывную партию норвежского гостя:

«… мама, милая, мама, я тебя не ругаю…»

– Пили?

– Только за знакомство, вот те хрест!

– Ладно, тогда по маленькой, и…

«… что меня ты так рано в двк отдала. я сегодня с друзьями, мама, жисть иную встречаю, и прошла незаметно золотая пора…»