Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2) Страница 3

Смутилось все в голове Добрынина, замерли мысли, пережидая его волнение. Дрожащей рукой засунул народный контролер книжицу паспорта погибшего на Севере коня во внутренний карман зеленого кителя.

Заглянул в иллюминатор, стараясь отвлечься от печали. Внизу все еще зеленела земля, пересеченная, как разрезанная на части, дорогами и рельсами. Не спеша ехал куда-то товарняк, дымила труба паровоза. А навстречу ползла длинная череда красных цистерн с двойной паровозной сцепкой впереди.

"Кровь повезли!" - думал Добрынин. А ведь есть там и кровь его товарищей: Тверина и Волчанова... А его, добрынинской, крови нет.

И удивился в мыслях народный контролер, что никто его не просил кровь сдать.

Уселся Добрынин на своем сиденье поудобнее. Отвлекся от иллюминатора. И тут же слезами в глаза новые воспоминания - он на белом коне Григории с мотоциклетным эскортом по Москве... На коленях все еще лежит второй том книжки "Детям о Ленине". "А он животных любил?" - подумал народный контролер, снова раскрывая книгу. Полистал, останавливая взгляд на картинках, и вдруг - "Ленин и кошки" - картина художника Файнберга, иллюстрация к стр. 56. Полегчало враз на душе у народного контролера. Рассмотрел он картинку повнимательней, посчитал, сколько кошек изображено. Пять вышло: одна на коленях у вождя, две на той же скамейке рядом, одна на земле о штанину Ленина трется и еще одна притаилась в самом углу картинки, под кустом сирени справа от скамейки.

- Страница пятьдесят шесть... - повторил, запоминая, народный контролер.

Сейчас читать ему не хотелось. Хотелось вздремнуть. Но впереди долгий полет. Немного поспит, очухается и тогда уже этот рассказ обязательно прочитает. Обязательно.

Самолет летел параллельно земле выверенным курсом.

Летчик, осознавая свое мастерство, молча гордился собой и думал: а замечает ли его пассажир, как гладко скользит по небесной ткани тяжелая военная машина?

Пассажир дремал. Ему виделись звезды, огромные рубиновые звезды, такие же, как кремлевские, только высоко в небе. И светили они оттуда ярче, чем солнце.

Время тянулось неспешно.

У летчика в желудке заурчало - он посмотрел на часы.

Полдень.

Долог путь на Север. Широка страна.

Поздно вечером, ощутив содрогания тяжелой боевой машины, Добрынин проснулся. И услышал, как летчик говорит с землей. Летчик говорил громко, а в ответ слышалось шипение, треск и едва прорывающийся через все эти помехи голос.

- Три костра! - кричал летчик. - Со стороны просеки- и один в самой просеке, чтобы я линию вывел!..

Из этого разговора понял Добрынин, что уже подлетают они к месту назначения. За окошком иллюминатора было совершенно темно, но прямо над головой народного контролера горела неярким светом одинокая лампочка.

Добрынин снова открыл книгу, лежавшую у него на коленях.

"Ленин и кошки", - прочитал Добрынин название рассказа.

Буквы были маленькие, тонкие и дрожали в этом сумраке, словно вот-вот собирались выпасть из книжки.

Он поднес книжку к лицу, прочитал: "Ленин очень любил кошек".

Глаза заболели и, огорчившись из-за невозможности читать, Добрынин закрыл книгу до лучшего светлого времени.

При приземлении тяжелый бомбардировщик снесло на снегу с невидимой полосы, и он едва не задел левым крылом мощные стволы кедров, росшие плотной стеной по обе стороны просеки-полосы.

Воздух северной ночи был холоден и густ. Снег скрипел сладко, напоминая о детстве.

Оставив самолет на полосе, летчик и Добрынин медленно шли в сторону трех недалеких костров, огонь которых был примечательно красным, словно горело там некое специальное топливо.

Когда подошли ближе, народный контролер разглядел, что в общем-то это и не костры были, а бочки из-под керосина.

Летчик повел носом в сторону гари и сказал: "Мазут!".

Навстречу спешили несколько человек. В сумраке ночи, слегка подсвеченном снегом, они казались бесформенными темными пятнами, пока не подошли на расстояние вытянутой руки.

- Ну, брат, с возвращением! - прогремел над снегом голос командира Иващукина.

Добрынин, сжимавший в одной руке вещмешок, ощутил, как мощные руки обняли его, и теплее ему стало, будто холод ушел под напором этих мощных рук.

- С приездом! Товарищ Добрынин! Ай, хорошо, вернулся совсем! - радовался стоявший рядом с командиром Дмитрий Ваплахов, последний урку-емец.

Народного контролера охватило радостное волнение. Он шагнул вперед. Попытался обнять сразу двух своих друзей, но руки оказались короткими, тем более что оба встречавших были одеты в толстенные тулупы.

Зайдя в штаб и отряхнув снег с одежды и обуви, они прошли в жилую часть, где обитал командир Иващукин. В комнате стоял квадратный стол, несколько стульев, одно незвестно как попавшее сюда кресло-качалка и железная сетчатая кровать с круглыми набалдашниками на ребрах спинок.

Стол был празднично накрыт.

Пилот, зайдя в комнату последним, ахнул, глянув на ряды бутылок, консервы -и высокую стопку шоколадных плиток, входивших обычно в боевой рацион танкистов и летчиков.

- Приказываю сесть! - рявкнул Иващукин, и голос его зазвенел в комнате радостно и задорно.

Все побросали тулупы на кровать. Уселись вокруг стола.

- Ну вот мы и снова вместе! - уже сидя, негромко, по-домашнему выдохнул командир.

Потом покосился на двух солдат, пришедших вместе с ними, - они стояли в своих тулупах и напряженно смотрели на стол.

- Сержант Варнабин и рядовой Саблин! Приказываю получить у прапорщика бутылку питьевого спирта и торжественно отметить в узком солдатском кругу возвращение товарища Добрынина.

- Слушаюсь! - рявкнули сержант и рядовой и, развернувшись кругом, вышли из комнаты.

- Налить! - продолжал свою линию Иващукин. - После первой не запивать и не закусывать!

Приказы за столом исполнялись четко и беспрекословно. После первого же стакана спирта Добрынин обрел новое видение. Черты и линии предметов и людей, окружавших его, стали расплываться и рассеиваться. Стол приобрел овальную форму, избавившись неизвестным образом от своих прямых углов. Бутылки наклонились, и, испугавшись, что они сейчас сами по себе упадут, Добрынин протянул руку к ближайшей, чтобы удержать ее.

Предупредительный урку-емец, совершенно трезвый после уже второго стакана, не понял намерений народного контролера и, попросту взяв ту самую бутылку в руку, наполнил пустой стакан Добрынина.

Добрынин кивнул.

Что было потом, он не помнил. Но, судя по всему, ничего особенного не произошло. Во всяком случае, проснулся он на койке в солдатской комнате-казарме, хорошо укутанный в три одеяла и сверху накрытый шинелью. Проснулся, посмотрел все еще замутненным взглядом по сторонам.