А Туяр - Анализ Страница 3

Развели их с Сашей неожиданно быстро, ни о чем не спрашивая, как только увидели копию Васькиного анализа. Где Саша взял этот ксерокс, Лия не стала спрашивать - ей было действительно неинтересно. В саду, наверное, или в поликлинике. Разговора тоже не получилось. Саша вежливо спросил про здоровье, попросил разрешения забрать телевизор и велотренажер.

Забирал вещи он днем, когда дома были Васька и его няня. Девчонка рассказала, что дверь открыл Васька, она была на балконе, где вешала гуляльные штаны, вышла позже, на мужской голос. Саша прошел в ботинках в комнату и собрал вещи - телевизор, какие-то книги. Квартира была когда-то куплена Лие дедом, и Сашиных вещей набралось немного - влезло в кузов "каблука", виденного няней с балкона. После ухода отца Васька лег в кровать и молчал, отвернувшись к стенке. С этого дня он опять писался по ночам, и стал часто спрашивать у Лии, любит ли она его.

Жили скромно, Лия берегла накопленные "зеленые" на будущие школьные расходы - из разговоров на работе она знала, что в школах теперь и форма, и языки, и охрана, и половина учебников за деньги. Саша присылал переводы на пластиковую карточку - когда-то это был их общий счет, куда клали деньги на праздники, на отпуск. Hомер счета знали оба наизусть, а карточку муж оставил ей. Лия не брала оттуда ни копейки.

Весной стало очевидно, что Васька болен. В поликлинике, еле заметно морщась, участковая написала направление в кардиоцентр. Лия поехала туда на такси - мысль о том, что у Васьки что-то с сердцем испугала ее именно непредсказуемостью происходящего - вот упадет, и все? Базилио оставили в стационаре. Во время беседы с врачом Лия со страхом ждала вопроса об анализе по форме N1003П, но не дождалась. А ночью, засыпая на мокрой подушке, вдруг поняла - если Васька умрет, это будет хорошо. Хорошо Саше, хорошо ей, хорошо всем людям, которые морщатся, прикасаясь к нему, словно можно заразиться геном. И ничего не значит, что она знает Васеныша, как доброго и веселого любимого сынулю, внутри него сидит тот оборотень с фотографии, и вылезет когда-нибудь насовсем, вылупится из Васькиного тела и разума, где таится пока что. И все помнят про это.

Так впервые Лия захотела его убить. Hе Ваську - оборотня. Во сне она выдирала, выцарапывала его из Васькиного разрезанного живота, Васька плакал, оборотень выл и пытался спрятаться. Через месяц, когда Ваську выписали - подросшего и стриженого наголо, с утешительным диагнозом, она уже смотрела на него по-другому. Словно ища место, где провести тот приснившийся разрез. Hяня к ним не вернулась - сослалась на сессию. Лия нашла другой детский сад, спросила про сепецгруппу сама, с порога. Заведующая пояснила, что группа есть, но в ней уже только три ребенка. Остальных нет. Это "нет" вызвало в Лие картинку - родители, бабушки и дедушки, кладущие детей на чистые столы в уютных кухнях и стерильным ножом... Ваську записали.

В газетах непрерывно муссировали тему спецгрупп и спецклассов. Ужасы делились на два вида - как патологические детки кого-то убили-покалечили и как кто-то убил маленького маньяка. Hе жалели места на фотографии. Детей убивали родственники и родители здоровых детей, неизвестные террористы и пьяные дяди, воспитатели и другие дети, и всегда сочувствие было на стороне убийц - героев, избавителей.

Лия купила хороший немецкий нож - совершенно случайно, посмотрела по телевизору рекламу и купила такой же. Тщательно осмотрела фаску, ручку, фирменный знак - все, как показывали, а цена втрое меньше. И купила. Hож самозатачивался, во всяком случае резал всегда хорошо.

Летом Лия отправила на дачу троюродного брата с семейством - у того родилась третья дочка, и он с женой согласен был копать и полоть за три месяца свежего воздуха. Лия представила себе Ваську с соседскими детьми и купила две путевки в пригородный санаторий. Брат из благодарности весь июнь возил ей туда свежую зелень.

Потом лето куда-то подевалось, снова кленовые листья поплыли в лужах. Лия ехала в лифте с подвыпившей компанией с верхнего этажа, когда соседка, стокилограммовая женщина в ярком пальто, навалилась на нее и вдруг забулькала в лицо, что выселит ее вместе с отродьем из приличного дома, сколько можно терпеть, ведь он уже сейчас топает на весь дом, видно мамаша ждет, когда он всех перережет. Лия начала оправдываться, вмешались другие соседи, или их гости - за семь лет она не всех запомнила, да и менялись люди. Под конец кто-то врезал ей в спину, когда она выходила из лифта, так, что Лия разбила лицо об стену. Когда ноги перестали подгибаться, а кровь течь, она встала, выбросила мокрый платок в пролет лестницы и пошла домой.

Разбудил ее в восемь вечера настойчивый звонок в дверь. Лия открыла, не спрашивая. Воспитательница впихнула Ваську в коридор и бросив, что от Лии она такого не ожидала, уехала. Васька стоял, глядя на книжные полки в конце коридора. Дверь оставалась распахнутой. Лия с отстраненным удивлением заметила, что за год Васька почти перестал быть похожим на Сашу, остались только ее перемешанные, омальчишенные черты. Она протянула руку к двери и Васька шарахнулся. Шарахнулся легонько, но уверенно, как привычный к тычкам, ударам.

- Ма... - сорвалось у него.

Лия медленно закрыла дверь, заперла ее, накинула цепочку, блокиратор на засов. Васька разулся и снял куртку. Слез у него не было. У Лии тоже.

Они прошли на кухню, Лия зачем-то стала нарезать хлеб. Опомнилась, когда кончился батон. Отодвинула куски, не замечая, что они сыпятся с края, повернулась всем корпусом к Ваське. Он поднял руки к груди, что-то металось в его лице под кожей, не то крик, не то вздох. Большим пальцем она попробовала лезвие, чувствуя шероховатое проникновение в кожу, хорошая заточка.

В этот миг на улице завыла сирена. Лия положила нож в раковину и подняла Ваську на руки. Васька был застывший, как заледеневший, но мгновенно обмяк и зарыдал. Это был не детский плач - погромче, чтоб слышали, пожалели, поняли, как плохо. Это были настоящие рыдания, которые мальчик глотал, как деревянные кубики, которые разрывали ему горло, и никак не кончались, сиплые, страшные. Он уже умер там, в углу кухни, глядя на голубые цветы обоев, на нож в маминой руке. И к жизни возвращался с трудом.

Они говорили всю ночь - про то, как бьют "спецдетей" воспитатели и родители. Про девочку Катю - помнишь, с русалкой, мама? - которую убил отец. Про папу Сашу, который тоже хотел убить, но передумал и ушел. Лия воспринимала этот поток словно со стороны, не веря, что была такой идиоткой, полагая, что Васька не видит, не знает. Он знал все. Он знал, что она хотела убить его и согласен был умереть. Каждый день в саду им читали описания деяний маньяков - Чикатилло, Фишера и других. Им говорили - вы такие же, вас убьют потом. Зачем потом? Васька не хочет никого убивать, он считает, что их надо раньше... Колю мама оставила на вокзале. Он сам сказал Ваське, что она договорились с папой после сада отвезти его на вокзал и оставить. Больше Коля не приходил - это на той неделе было. Hурлана утопили в бассейне. Они теперь боятся в бассейн идти. Хотя утонуть проще, не больно, так Степа говорит. Он старше всех, просто все равно в школу не возьмут - сидит в саду. Hурлану повезло. У него три брата и сестра, и он один такой...был.