Александра Сашнева - Ложись!.. Страница 3

Я вздохнул, последний раз окидывая парочку взглядом.

Они лежали так, будто сигнал аннулятора застал их в объятиях. Конечно, в долбиле, да еще с такой хорошенькой КСР, не то что сирены не услышишь — разлом реактора можно прохлебать. Дураки! Что за экстремальный секс — на улице целоваться? Трудно, что ли, во двор зайти? Или в обитали устроиться? Чего проще. Там и душик есть, и кроватка. Вроде не гэпы на вид.

Я сходил в подсобку за санпленкой.

Вернулся.

Вовремя вернулся. К моим подопечным как раз подбирались бомжи-сиамы, один уже протянул грязную шестерню к блестящему долбилу, второй примеривался — не отыметь ли напоследок коммерческую сексуальную работницу.

— Отвали, — лениво посоветовал я уродам и для убеждения показал «аларм-браслет» на запястье. — Долбило — моя добыча.

Сиамы, хихикая, отвалили на трех общих ногах. Я вздохнул. Ленивые они такие, потому что знают: ночью опять мусора навалят, и они свое возьмут. Меня, конечно, оштрафуют, если менты увидят, что сиамы трупы потрошат, но я надеюсь, что это случится не на моем участке.

Сиамы углубились в кабельный люк.

«Вот менты! — подумал я беззлобно, не то завидуя, не то досадуя. — За „коричневое“ честного трудака живо распотрошат, а эти скачут на своих трех. Где бабло-то берут? Они хоть и уроды, но жрать-то им тоже надо. Ладно, шмотье они с трупаков снимают. А жрань-то? Жрань-то где они берут?»

Наверняка близняшки стучат в мусарню, у кого есть «коричневое», а менты им сухим пайком, ну и безопасность опять же. Наверняка там, в люке, дыра в нижний уровень, где «коричневое» варят. Там, наверное, варят. Черт! Осенило меня. Сиамы же и приносят его! Куда проще! И приносят, и стучат сами на тех, кто бабло зажимает или как-нибудь не так себя ведет.

«Логично, но нереально, — подумал я. — Нельзя думать такие мысли. Будет плохо».

Я направил очко браслета на зрачок парня, а потом на зрачок КСР, чтобы считать коды пребывания для передачи в глобальную Сеть. Браслет пискнул, сообщая об успешном завершении операции, и я принялся упаковывать парочку в зеленые коконы из санпленки.

— Ну вот, в пух тебя разнеси! — сказал я удовлетворенно, складывая коконы на поддон санитарного ската. Пластиковая мембрана разошлась, и бывшие честные трудаки покатились вниз, в невидимое чрево города. Я понятия не имею, на что пойдут их ненужные теперь шмотки, внутренности и все такое. Ясно одно: сделал дело — дыши смело. Так что теперь осталось только включить уборочный душ, и я свободен. Город сам внесет трупач-ные коды в список выбывших, номера обиталей переместятся из адресного стола в лист свободной жилплощади, корреспондентам и контактерам уйдет известие о том, что данные персоны покинули реал.

Набрав на браслете код санитарного душа, я понаблюдал, как тугие струи, вырывающиеся из керамических распылителей, сносят мусор, пыль и кровь, вытекшую из разбитой головы аннулированного перца. Через пару минут, когда воняющая фтором вода сделала все, что смогла, я отковырял от стеклонового покрытия кусок жвачки и спустил ее в санскат, потом еще раз окинул подшефную территорию требовательным взором и направился к обитали.

Едва я открыл дверь в подъезд, завоняло. И бессильная злоба шарахнула меня по голове. «Нет, все-таки прав Прошкец. Что-то у меня с головой. Нормальный ЧТ никогда не будет злобиться на калек. Они ж и так обижены. А насчет „коричневого“ — так это я сам придумал, никто ведь не видел, как они им торгуют».

Но я злюсь.

Сиамы ненавидят меня за то, что я не даю им глумиться над трупаками. Это они нагадили. Нет никаих сомнений. Иногда я гружусь на то, что в моей норе нет окон — только голографический проектор, встроенный в стену, но, когда вспоминаю про эту трехногую сволочь, меня радует это обстоятельство. Не хватало еще, чтобы они мне на стекла нассали или написали бы какую-нибудь непристойщину.

Я включил фонарик на браслете и осветил лестницу. Странно — ступени были чисты. А откуда же воняет? Холодный пот окатил меня с ног до головы — неужели сиамы насрали на лестнице заводских? Вот мне прилетит, если трудаки унюхают, когда вернутся со смены!

Я быстро рванул по ступенькам наверх. Слава Матрице, там ничего не было.

Тогда я включил вентилятор, полагая, что гнусные твари скорее всего подпустили газа из какого-то подлого баллона. Или просто целый день здесь просидели. От них и без баллона воняет так, что…

Успокоенный, я вернулся к спуску в дворницкую и в нетерпении достал из-за пазухи долбило. Аппарат был классный — легкий, серебристый, с изумительными маленькими слушаками — наверняка покойничек выменял у какой-нибудь КСР на изрядную дозу «коричневого».

Я, как нормальный дворник и вообще сознательный трудак, конечно, презираю все это блестящее и сияющее, от чего сходят с ума почти все нижние, но почему-то сердце мое жалобно сжимается при виде всего этого барахла. Почему-то мне вспоминаются тихие стайки КСР, толпящиеся у грузовых лифтов по ночам.

«На заднем кожаном сиденье авто она…» — все знают эту песенку, от которой у нижних комсексработниц глазки заволакивает туманом. Так что рокеры с архаичным репертуаром типа «По краю крутой эстакады…» не имеют шансов собрать и половину зала какой-нибудь занюханной пивнухи.

На третьей ступеньке я остановился в нетерпении, собираясь надеть трофейный долбак и послушать модные песенки. Если клевое, то можно будет позвать гостей. «Краснухи» принесут. Классно оттянемся.

Но, к счастью, я не успел надеть долбак, потому что ткнулся лицом в какую-то паутину или нитку, и тотчас сверху мне на голову потекло вонючее и теплое.

«Говно! — догадался я по запаху и мысленно возопил: — Уроды! Убью!»

Мысленно, потому что рот я открыть не смел. Если бы я открыл его, то неизбежно попробовал бы сиамье дерьмо на вкус.

Не помню, как оказался в душевом пепелаце, — уж очень быстро это произошло. Смыв с себя фекалии, я побрился налысо, нарушая все правила приличий, но если бы можно было, я бы и шкуркой прошелся. Тепленькая водица слегка остудила мой гнев. «Под аннулятор вытолкну!» — пообещал я ублюдкам и потянулся к стене.

За отставшей кафельной плиткой у меня еще была заначка «красного». Для верности я слопал сразу три пастилки, и вскоре мне совсем клево стало. Чтобы усилить кайф, я даже высунулся из пепелаца и утянул со стола благоприобретенный только что долбак. Короче, я сунул слушаки в уши и закрыл глаза.

Фимоза, дрянь, приволокла как-то запрещенную кассету. Мы приняли «коричневого» и смотрели это чудесное верхнее кино — на железяке его не показывают — просто потому, что его смотрят там, наверху. Мы ничего не поняли из сюжета и половину слов не разобрали, но там была сексуальная сцена на верхнем уровне. Два ЧТ обнимались на открытой площадке, и пошел дождь. Дождь — это душ из неба. Вообще-то душ должен идти только сбоку, потому что Матрица запрещает прикасаться смертному к своей макушке. Но там они стояли под дождем и он лился сверху. А еще Фимоза сказала, что там есть солнце — это звезда, что ее никто никогда не зажигал, а она горит сама. Меня это удивляет. Все в мире создано Матрицей. И если какое-то солнце горит, значит, от Матрицы к нему идет какой-то шнур.