Дмитрий Де-Спиллер - Светящаяся паутинa Страница 3

Я прошёл под навес и сел на бревно подле Валентина Марсовича. Мне показалось, что он чем-то озабочен. Минуты две он молча заострял жердь, потом вогнал её в землю и раздумчиво сказал:

— Это хорошо, что ты пришёл. С твоей помощью, пожалуй, удастся кое-что устроить.

— А чего вам нужно, Валентин Марсович? — спросил я, поплевав на найденный на земле кусок стекла и разводя по нему пальцем замысловатые арабески.

— Мне нужно по секрету от Киры Евдокимовны убрать куда-нибудь убитого кота, — отвечал Валентин Марсович, приглушив голос.

— А где убитый кот? — спросил я шёпотом.

— На чердаке под фанерой. У меня там стоит капкан для крыс. Уже два месяца стоит, и ни одна крыса в него не попала. А сегодня утром полез я на чердак, смотрю, а в капкане задушенный, кот Киры Евдокимовны. Я его вытащил из капкана и хотел потихоньку унести, а тут Кира Евдокимовна вздумала ставить на чердаке какие-то банки. Еле успел я засунуть кота под фанеру. Она его каждую минуту там может найти. Впрочем, как ты слышишь, сейчас Кира Евдокимовна внизу.

Я прислушался. В доме аккордеон наигрывал «О любви не говори, о ней всё сказано».

— Знаешь что, — продолжал Валентин Марсович, сощурившись, — ты покрутись здесь. Если мы с Кирой Евдокимовной выйдем в сад, ты унеси тихонько куда-нибудь кота.

— Я его на свалку возле рынка!

— Хорошо. Но только об этом ни гугу, — предупредил Валeнтин Марсович и, одёрнув свою старинную, непонятного цвета телогрейку, направился к дому.

Дом этот заслуживает описания. Он внешне не отличался от других домов на Подлесной улице, по внутри был весьма замечательным. Стены в нём были до того закопчены и запылены, что имелась возможность с помощью указательного пальца запечатлевать на них различные надписи. Этой возможностью Валентин Марсович не пренебрегал. Его рукой там, между прочим, было написано: «Если падаешь с моста, лети до конца» и «Истина — это не то, что истина, а то, что похоже на истину».

Последним изречением Валентин Марсович пользовался как оружием против лгунов, но над своей кроватью он начертал афоризм противоположного смысла: «На свете нет ничего неправдоподобнее истины».

Кроме надписей, на стенах помещались два рисунка. Один из них изображал существо, в равной степени похожее на ласточку, дельфина и свинью. На другом была изображена большая группа лошадей, скачущих верхом на рыцарях. Между рисунками и афоризмами располагались какие-то формулы.

В комнате, очищенной Кирой Евдокимовной от шелкопрядов, вогнувшийся потолок был подпёрт ясеневым бревном. В кухне стоял тазик, принимавший влагу, сочившуюся в ненастную погоду с потолка. В маленьких сенях находилась немыслимо кривая переносная лестница, приставленная к лазу на чердак.

К этой лестнице я всегда был неравнодушен. Она прельщала меня своей гибкой шаткостью, и, бывая в гостях у Валентина Марсовича, я почти никогда не отказывал себе в удовольствии повисеть и покачаться на ней. И сейчас я тоже не обошёл лестницу своим вниманием.

Проводив Валентина Марсовича в кухню, где он занялся приготовлением на керосинке какого-то блюда из окуней, я вернулся в сени и взобрался на лестницу. Выдрыгивая ногой ритм всё ещё звучавшей музыки, я стал шатать лестницу. Вскоре, однако, музыка смолкла, и Кира Евдокимовна очень проворно прошмыгнула на кухню, так, что я даже не успел её поприветствовать. Она оставила дверь кухни открытой, и весь разговор, который там происходил, был мне слышен:

— Так же совершенно невозможно, Валентин, — рокотала Кира Евдокимовна. — Живём как на постоялом дворе! Надо хоть стены побелить, а свободные комнаты сдать жильцам. Будем получать лишнюю копейку. Не понимаю, почему ты против. Ты, во-первых, должен приобрести приличную одежду. Посмотри, на кого ты похож! Ты уже обносился до безобразия. Не надейся, что я тебе позволю ходить по улицам в костюме Евы! Да и вообще, лишняя копейка нам не помешает.

— Я не против лишней копейки, но пойми, что мне надо привыкнуть к мысли о переменах. Давай вернёмся к этому разговору через неделю.

— To есть как это через неделю? — возмутилась Кира Евдокимовна, — Ты уже в третий раз откладываешь этот вопрос. Если тебе хочется жить на постоялом дворе, так живи, но только перестань мне морочить голову. И скажи прямо, что я тебе надоела и ты хочешь от меня избавиться! Не понимаю, зачем ты со мной связался?! Ты же прекрасно знал, что за мной ухаживает Роман Васильевич. Он до сих пор ещё на что-то надеется. Тебе это, по-моему, безразлично, но я уже начинаю жалеть, что его от себя отталкивала!

— Ох, зачем ты, Кирочка, используешь такие аргументы. Слишком сильными аргументами вообще никогда не стоит пользоваться, — вымолвил Валентин Марсович со вздохом.

Эти слова Валентина Марсовича, видимо, смешали мысли Киры Евдокимовны. С минуту помолчав, она повела далее речь уже в примирительном тоне.

— Ну хорошо, — мягко сказала она, — может быть, я действительно была чуть-чуть не права, но как ты хочешь, а надо хотя бы убраться в той комнате, где сейчас эта, как её…

— «Бутылка Клейна»?

— Вот именно. И пожалуйста, не приходи в отчаяние. Мы её очень осторожно, потихоньку, вынесем в коридор, и ничего с ней не сделается, а коробки с гусеницами сложим в сарай. Как ты на это смотришь?

Валентин Марсович безмолвствовал.

— Ну что же ты молчишь? Давай, я говорю, вынесем эту самую, как её…

— Сейчас?

— Ну а когда же?

— Тогда обожди. Я должен руки помыть, — пробурчал Валентин Марсович довольно сердито, после чего послышался плеск воды…

Во время всего этого разговора я всё пытался отбросить дубовую крышку, закрывающую лаз на чердак. Однако она была тяжела, и мне долго не удавалось её поднять. Наконец уже после того, как Кира Евдокимовна и Валентин Марсович вынесли в коридор «бутылку Клейна», мне удалось отбросить крышку.

При этом, однако, я неудачно повернулся и ударился локтем о выступ дверного косяка, зацепив стоявшие на нём склянки с семенами.

— Смотри ты там банки не разбей! — предостерегла меня Кира Евдокимовна, выглядывая в сени, и затем обратилась к Валентину Марсовичу с вопросом: — Где у тебя, Валентин, тряпки, чтобы пыль вытирать?

Валентин Марсович задумался. Я же вспомнил, что растущие в саду розовые кусты с начала зимы по сию пору оставьлись укутанными мешками, и возгласил об этом со своего возвышения. Моё напоминание выручило Валентина Марсовича.

— Верно! Надо раскрыть розы! — воскликнул он и добавил, обращаясь к Кире Евдокимовне: — Кирочка, помоги мне, пожалуйста, размотать розовые кусты.

…Уходя, Валентин Марсович обернул голову и указал мне глазами на чердак.