Ф Марза - Краб Газенцио Страница 3

Марза Ф

Краб Газенцио

Ф. Марза

КРАБ ГАЗЕНЦИО

Арндель с Левингтоном уверяют, что во всей этой истории виноваты... кулики. Однако, обвинять бедных куликов не совсем справедливо. Кулики, как известно, птицы самые дикие из диких - болотные птицы, которые трогаются на юг в самом начале осени. Большинство их появляется в наших краях пролетом и вскоре отправляется дальше - в Африку, а те, которые заживаются, становятся слишком опытными. Поэтому Арндель с Левингтоном вздумали охотиться на куликов тотчас же после их прилета, когда они так доверчивы и простодушны, а погода так хороша. Может быть, это было не совсем по-охотничьи, но зато чрезвычайно занятно. Это снова превратило Арнделя с Левингтоном в мальчишек, хотя они были сильные смелые люди, которые в течение остальных одиннадцати месяцев в году не имели дела с такими простодушными существами, как кулики. Эта охота была для друзей настоящим праздником, и они устроили ее на затерянных где-то в глуши морских рукавах залива, впадавших один в другой и очень пустынных. В один погожий, ясный денек они стреляли с лодки, поразительно похожей своими очертаниями на половинку сигары, разрезанной вдоль, и сидевшей в воде на пятнадцать сантиметров. Когда солнце село за горной цепью, из камышей медленно поднялись две цапли и, резко выделяясь черными пятнами на огненнокрасном фоне зари, полетели прямо к светилу дня. Налюбовавшись этой картиной, Арндель с Левингтоном повернули к острову. Их суденышко бесшумно скользило по морю, похожему на тусклое бледно-красное стекло, а так как оба охотника лежали плашмя, то лодка походила больше на какую-то огромную рыбу, чем на лодку с людьми. - Жалкая нора! Кто может тут жить? - молвил, глядя на остров, Арндель, высокий молодой человек с желтовато-смуглым лицом. - Кто его знает,- ответил Левингтон, оборачивая энергичное лицо к хмурым деревьям и крутя усы.- Каравайка живет теперь там, судя по голосу. Приблизившись к берегу, охотники услыхали, что каравайка, должно быть, кричала на каком-нибудь болоте за темным, хмурым частым лесом, росшим у самого края воды. Под деревьями кто-то пытался развести сад, но заброшенные дорожки густо заросли сорными травами, а на развалившейся скамье реполов свил себе гнездо. Кто-то выкопал даже маленький прудик, теперь уже заросший и предоставленный крысам и разной водяной твари. Кругом было очень пустынно. И вдруг, как будто для того, чтобы нельзя было ошибиться в свойствах местности и чтобы ни одно живое существо не могло приблизиться сюда со спокойным сердцем, послышался какой-то донельзя странный смех. Я нарочно говорю "донельзя странный", потому что он ничуть не походил на смех какого-нибудь животного, и никто, будучи в здравом рассудке, не счел бы его человеческим смехом. В нем не было ни капли веселья - какое-то отрывистое, бездушное и невыразимо злобное гоготанье, походившее на лай гиены. Левингтон порывисто вскочил и сел, весь зардевшись. - Что это такое? - воскликнул он.- Кто живет здесь, на острове? Арндель ничего не ответил, но посмотрел под деревья, нахмурив темные брови. Наступила мертвенно тяжелая тишина. Затем снова зазвучал тот же зловещий отвратительный безотрадный смех. Затем где-то отломился сук, с треском, похожим на пистолетный выстрел, и на острове снова водворилась тишина. Подождав очень долгое время, не обнаружится ли еще что-либо новое, Арндель сел. Его лицо, оттенка слоновой кости, не изменилось. - Я подъеду к берегу,- сказал он, и, энергично взмахивая веслами, направился к острову. Левингтон тихо засмеялся. - Вы всегда были отчаянным сорвиголовой,- пробормотал он. Друзья причалили к берегу и побрели, утопая по колено в тучных сочных травах, по узким просекам под безмолвными деревьями, разыскивая тварь, что так странно смеялась, но ни одно живое существо не вознаградило их поисков. Только лес становился все темнее и темнее, да слабый ветерок одиноко пробегал по ветвям, как бы вздыхая и шепчась сам с собой. - Да черт с ним! - объявил, наконец, Левингтон.- С меня довольно. Уйдем отсюда. Мы поехали, чтобы доставить себе удовольствие, а не исследовать неизвестные дебри и звуки без начала и конца. Они наискосок пробирались к берегу, и были, пожалуй, уже в ста метрах от него. Непролазная чаща кустов и низких деревьев отделяла их от берега морского рукава, так что они слышали шум воды, но не видели ее. И в эту минуту им показалось, как будто гиппопотам поднялся на ноги в густой массе зелени и направился к морю. Слышался треск и хрустение веток, ломавшихся вдребезги; затем раздалось страшное скользящее грузное падение, сопровождающееся скорее не плеском воды, а грозным звонким бульканием, которое слышится при погружении огромного, тяжеловесного тела. Охотники прислушивались с минуту к шипению и клокотанию бесчисленных пузырей и к звучному чмоканию и глухому плеску волн, поднятых погрузившимся телом, затем побежали, хрустя ветками, через чащу к берегу, где, однако, ничего не нашли. - Благодарю,- пробормотал Левингтон, с трудом переводя дух,- мне это надоело. Уйдем из этой мрачной пустыни. Мне хочется вернуться в культурный мир, в общество здоровых людей и обычных звуков. Вдруг,- как бы в ответ на это,- снова раздался смех, тот же ужасный безумный смех, который прежде всего привлек их сюда. На этот раз он доносился издалека, из самых темных лесных дебрей. Они усердно принялись грести, спеша скорее удалиться от острова. Ими овладело внезапное и непреодолимое желание видеть огни, много огней, и сидеть за настоящим столом, накрытым настоящей белой скатертью, и слышать звуки веселого людского говора. - Скажите, пожалуйста, что за странное существо живет на этом острове? - спросил Арндель хозяина гостиницы после ужина, развертывая карту местности и указывая загорелым твердым пальцем на крошечный клочок земли, изображенный на ней. - Сеньор Антонио дон Педро де Газенцио,- отвечал на это добродушный хозяин. - Вот как! - воскликнул Арндель, закуривая сигару.- А что он за человек? - Он странный человек, сэр, очень странный, и больше ничего. Вот что я всегда слышал о нем. - Ага! Что же, он живет там ради удовольствия? - А кто его знает. Прошу прощения, сэр, мне ничего больше не известно. Андель взглянул на хозяина, открыл портсигар и налил стакан вина. - Присядьте-ка,- произнес он настойчиво, подвигая хозяину сигары и вино,- расскажите нам все, что вы знаете. Хозяин сел и закурил дорогую сигару. - Хорошо,- начал он медленно, но затем остановился.Ну, хорошо, слушайте, джентльмены,- проговорил он наконец,но только нам ничего не известно. Вот в чем дело... Мы знаем только, что ему принадлежат остров и дом, и что он живет там со своим другом и слугой-негром. А впрочем, друг его теперь уехал. Прежде это была господская усадьба, но я слышал, что она пришла в упадок после того, как он купил ее. Вот и все. Я больше ничего не знаю, кроме того... - Кроме чего? - прервал Арндель, наклонившись вперед и пристально глядя своими темными глазами прямо в глаза хозяину. - Кроме того... Но ведь я говорил все время Биллю: "Послушайте, Билль, вы были пьяны и теперь рассказываете какие-то небылицы". - Продолжайте,- произнес Арндель убедительно. - Ну, хорошо. Третьего дня, к вечеру, Билль ехал в лодке к верховью гавани с ловли креветок... Мы славимся своими креветками, сэр... Он клянется, что когда проезжал мимо острова, то сам слышал, как в воде, у берега, будто бы слон плескался. Но ведь я вам говорил,- заключил хозяин, вставая,- что Билль в ту пору был пьян. Левингтон задумался, устремив свои простодушные карие глаза в стакан с вином. На несколько секунд водворилось молчание. - Постойте,- сказал Левингтон наконец,- скажите-ка мне, откуда явился сюда этот сеньор... как бишь его?.. - Из Южной Америки, сэр, как говорили в ту пору. - Ага, благодарю вас. Я спросил, конечно, только из любопытства, из одного праздного любопытства. Мы заметили запущенный вид островка. Странный народ живет там, это несомненно. Да, вашему Биллю могло что-нибудь померещиться... На следующее утро Арндель с Левингтоном опять отправились на охоту за куликами. Так они, по крайней мере, сказали. Но надо заметить, что они взяли с собой скорострельные винтовки. - Лучше не выдавать им, куда мы отправляемся... на случай какого-либо происшествия,- заметил Арндель, усаживаясь в лодку и поворачивая к востоку. Через час рыбак, встретившийся с ними в морском рукаве, видел, как они гребли изо всей мочи к западу, а на западе лежал загадочный остров. - Надо подплыть теперь к острову поосторожнее,- заметил Арндель, когда они приблизились, наконец, к цели их путешествия. Так и сделали. Лодка бесшумно скользила по воде у самого берега, а гребцы лежали в ней плашмя, продвигаясь вперед с помощью одного весла, действуя им с кормы, наподобие пароходного винта. Был прилив, и потому они могли грести таким образом, иначе весло только задевало бы тину. Добрались они до острова в самый полдень, а жара стояла такая, что даже стволы винтовок были горячи на ощупь. Винтовки они зарядили такими тяжелыми пулями, что могли бы убить слона; они ожидали, очевидно, встретить кое-кого побольше куликов. Но они не нашли ничего, когда приблизились к мрачному убежищу существа, которое так странно смеялось и так грузно окунулось в воду в прошлый раз. Вода стояла под деревьями маслянистым пестрым ковром, черным с золотом, и на заброшенном прудике не было ни одного живого существа, кроме голубых стрекоз. Здесь было очень прохладно и тихо. Остров казался необитаемым и совершенно покинутым всеми его жителями. Повертывая в устье маленького прудика, Левингтон с беспокойством осмотрелся по сторонам. - Какая жуть здесь, однако, черт возьми! - воскликнул он.- Я чувствую, как будто... как будто... ну, а вы, мой милый, разве не чувствуете какого-то страха? Арндель кивнул. - Да,- согласился он,- у меня такое ощущение, как будто кто-то старается изо всех сил предостеречь нас, но не может сделать этого, потому что нем. Никогда не чувствовал я ничего подобного прежде, а вы? Левингтон покачал головой. - Выйдем на берег,- проворчал он.- Может быть, почувствуем себя лучше, ступив на твердую землю. Они причалили к берегу посреди густых камышей и засохшей прошлогодней травы, и Левингтон, выпрыгнув из лодки с якорем в руках, чтобы снести его на берег, вдруг громко вскрикнул и остановился. Он стоял на одном месте, не двигаясь, и так пристально смотрел перед собой, что Арндель тоже выпрыгнул из лодки и подошел к нему. Затем оба остановились как вкопанные, устремив глаза на дорогу, шедшую от берега в лес. Это была странная дорога,- широкая и хорошо проторенная, но посредине заросшая травой в полметра высотою, имевшей вид широкой колышащейся полосы; с обеих сторон этой полосы почва как будто была не утоптана ногами какого-нибудь животного, а истыкана ямами, более глубокими в тех местах, где земля была мягче, как будто их сделали, слегка ударяя ломом или тыча в землю заостренной палкой. Но чго было необъяснимо а этой дороге, гак это чрезмерная ширина полосы непротоптанной травы расстояние между обеими истыканными тропками. Можно было подумать, что эта большая дорога проложена каким-то живым существом, не только огромным, ни и имевшим ширину, равную его длине. Там и сям с обеих сторон дороги на деревьях и сучьях виднелись ссадины и большие царапины, как будто их хватали и рвали железными клещами. - Черт возьми! - - вскричал Арндель, медленно переводя дух. - Ну, уж, право. Это, знаете ли, я вам скажу...- отозвался Левингтон, разводя руками и останавливаясь в недоумении. Охотники были знакомы из собственного опыта с тропами большинства крупных животных, водящихся в разных странах; но такой дороги, как эта, им никогда не приходилось видывать во время их запутанных, но и увлекательных похождений. Это был путь исполина, тропа допотопного чудовища. А следы его ног, отвратительные заостренные следы! Что же тогда можно было сказать о них? Левингтоя повернулся и пошел по дороге к берегу. Затем он наклонился над тиной у самого края воды и, пробормотав что-то, кивнул своему приятелю. Кроме заостренных ям, как будто сделанных неизвестным орудием, здесь были другие следы,- странные большие извилистые царапины- длинные неправильные борозды, а в одном месте, где заг-адочное чудовище спускалось в воду, виднелась длинная гладкая ссадина, как будто здесь кто-нибудь спустил на воду лодку. - Да, это необходимо,- промолвил Арндель. - Что необходимо? - спросил Левингтон. - Необходимо не мешкая расследовать это дело. Нам надо отправиться по этой большой дороге. Хватит у нас на это мужества? - Да,- ответил Левингтон. И охотники тронулись вместе на откос, держа винтовки наготове. Не знаю, кого они думали встретить. Быть может, они совсем не думали об этом, а только приготовились на всякий случай, все время ясно сознавая близость нависшей над ними неведомой опасности. Дорога привела их под густую прохладную сень старых деревьев, в самой глубине леса и здесь окончилась - дальше идти было некуда. Они очутились на самом краю опасного скользкого тинистого спуска в воду, черную в тех местах, где она не была затянута тиной, и зеленую и пурпуровую там, где ее покрывал радужный налет гнили. Это был пруд величиной несколько больше полуакра, с виду очень глубокий и мертвенно тихий. Его окружали со всех сторон суковатые искривленные деревья, хмурые и поросшие мхом, а на деревьях росли мясистые разноцветные поганые грибы, сверкавшие в полумраке нездоровым блеском. Пруд был окружен высокой решеткой из заостренных железных прутьев, и хотя она казалась очень массивной и прочной, некоторые прутья были погнуты, а в том месте, где стояли охотники, у самого спуска в воду, решетка была сломана на протяжении двух метров или около того и лежала на земле, погнутая и исковерканная. Ни одного живого существа не было здесь за исключением бесчисленных комаров и ни одного живого звука не раздавалось в воздухе. Но не в этом был главный ужас этого места - он заключался в нездоровом отвратительном зловонии, в невыразимо отвратительных испарениях, от которых оба охотника побледнели. А на дне пруда, у спуска в воду, виднелись кости и черепа животных. Арндель с Левингтоном переглянулись. Выше уже было упомянуто, что они были люди нетрусливого десятка, однако это место устрашило их; они почувствовали себя здесь очень плохо и содрогнулись. Кроме того, тяжелое, гнетущее ощущение присутствия какого-то немого существа, напрасно старавшегося заговорить, было здесь сильнее прежнего, и потому они поспешно удалились - шагов на сто от пруда - и стали совещаться. - Ну-ну! - воскликнул Левингтон, задыхаясь.- Куда это мы попали?! Арндель закурил папиросу,- он чувствовал непреодолимое желание курить, хотя табачный дым мог их выдать. - Мне кажется,- возразил он наконец,- что пруд этот был жилищем твари, пленной твари, которая вырвалась на свободу. Но что это за тварь, сказать пока трудно... Скоро, вероятно, мы узнаем. Через некоторое время, опомнившись немного от изумления и подкрепившись глотком вина (есть тут они не могли), они открыли другую дорогу, шедшую в противоположную сторону от первой, и пустились по ней, держа по-прежнему винтовки наготове. На этой дороге в воздухе также носилось зловоние, но не такое сильное, как у пруда, и друзья проворно шли вперед. Скоро они подошли к краю леса, надеясь увидеть свет. И они, действительно, увидели его, но скорее, чем ожидали. Внезапно и сверх всяких ожиданий откуда-то донесся протяжный женский крик. Крик замер и больше не повторился. Это было первое ужасное обстоятельство, за ним последовало другое, которое было гораздо хуже. После крика водворилась тишина, которую нарушало только безостановочное жужжание насекомых, но вскоре раздался взрыв, а за взрывом прежний злобный отвратительный смех, походивший на лай гиены. - О! - воскликнул Арндель, задыхаясь.- Что это за чертовщина? Левингтон ничего не сказал, но бросился бежать в ту сторону, откуда донесся крик, а затем смех. В ту же сторону вела и дорога. Когда они пробежали по этой дороге шагов двадцать, к ней присоединилась другая, усыпанная гравием и заросшая высокой сорной травой. А пробежав еще шагов сто, они увидели ограду, в которой были проделаны высокие и крепкие ворота, но самые створки ворот валялись на земле, сорванные с петель. У этой ограды лес кончался. Заглянув в ворота, они увидали большой старый сад, отличавшийся, вероятно, когда-то необыкновенной красотой, но теперь запущенный и превратившийся в джунгли, где были заметны только следы дорожек. В саду стоял дом с высокой нависшей крышей, выкрашенный розовой краской и обросший мхом. Арндель с Левингтоном стояли в воротах и смотрели, очарованные прелестью картины. Легко представить себе, что такого зрелища они совсем не ожидали. В саду вокруг голубятни, такой же старой, как и все остальное, летали воркуя голуби, а в воздухе пахло цветами и слышалось жужжание пчел. - Вот рай-то,- тихо прошептал Левингтон.- Но где же убийца? Арндель схватил приятеля за руку и указал вглубь сада. Лицо его медленно бледнело. В саду, неподалеку от дома, стоял павильон в одну комнату, отделенный от дома двором. Павильон был окружен рододендронами и снабжен трубой, одним окном с запертыми ставнями и дверью, которая была также заперта. Из прекрасного старого дома вышел человек со смуглым болезненным злобным лицом и всклоченными волосами, в небрежно накинутой одежде. Остановившись без шляпы на солнцепеке, он указал на павильон и... засмеялся. - О! - мог только произнести Левингтон, опуская ружье. Смех этот он слышал уже раньше. Это было то самое ужасное бездушное гоготанье, которое сопровождало крик и которое они слышали, когда в первый раз посетили остров. В ответ на смех незнакомца из павильона тотчас же послышался поток злобных ругательств. Охотники смотрели на павильон, не говоря ни слова, и вдруг лица у обоих побледнели, как полотно, и хотя губы их шевелились, но не произносили ни слова... И это было неудивительно, так как из-за угла павильона медленно и осторожно выползло страшное чудовище... Это был сухопутный тропический краб невероятного, исполинского размера. Он выполз из-за угла, размахивая в воздухе огромными клешнями и выпучив глаза, сидевшие на длинных стебельках и как две капли воды походившие на черные полированные пуговицы, повернулся к человеку, стоявшему на лугу, и равнодушно посмотрел на него. В ворота было ясно видно страшное безостановочное колыхание щупальцев, сидевших вокруг сложного рта - характерное противное движение крабов,- было также видно, как животное медленно поводило стебельками, на которых сидели его бессмысленные выпученные глаза. Затем краб повернулся и с ужасающей стремительностью бросился к павильону. Добравшись до него, он принялся долбить в окно, запертое ставнями, громадной правой клешней, размахивая ею, точно косой, равномерно поднимавшейся и опускавшейся. Послышался звон падающего стекла, а на дереве ставен, в том месте, куда ударялась клешня, появилась ясно видимая желтоватая борозда. Из павильона послышался женский крик, и Арндель с Левингтоном как нельзя лучше поняли все, когда человек, запертый внутри, принялся осыпать стоявшего на лугу новыми ругательствами. - Да ведь это сумасшедший,- пробормотал Арндель,- а внутри заперты две его жертвы. Это чудовище скоро сломает дверь или окно и тогда...- Он остановился, не смея докончить фразу. И он был совершенно прав: рано или поздно окно либо дверь поддались бы под равномерными ударами огромных клешней, работавших подобно цепам. Только щепки летели кругом, и было слышно, как дерево трещало и откалывалось при каждом ударе. Внутри снова раздались крики, скоро, впрочем, утихшие. - Необходимо действовать, черт возьми! - воскликнул, наконец, Левингтон.- Отсюда до павильона около ста шагов. Как вы думаете? И он стал уже прицеливаться из винтовки, как вдруг остановился и окаменел, как статуя. До сих пор помешанный не отходил, по всей вероятности, далеко от дома. Этим обстоятельством, а также и тем, что животные редко нападают на душевнобольных или пьяных, можно объяснить, что он еще оставался в живых. С другой стороны, сдержанность животных имеет свои границы, которые регулируются голодом, а краб, как затем оказалось, был страшно голоден. В эту минуту сумасшедший тронулся вперед и дошел до конца усыпанной гравием дорожки, откуда он принялся насмехаться над несчастными, запертыми в павильоне. Медленно и осторожно, как и до сих пор, краб повернулся и вытянул свои глазные стебельки во всю длину; еще медленнее огромные клешни опустились, замерли на миг, затем и клешни и глазные стебельки устремились вперед, прямо к беснующейся фигуре, жестикулирующей на дорожке. И вдруг краб кинулся вперед, как-то пригнувшись к земле и покосившись на бок, причем его большие ноги сверкали, как спицы колеса,- до того быстро они двигались. И прежде чем человек успел бы перевести дыхание, сумасшедший упал и был смят под огромным панцирем краба. Почти в одно и то же время грянули два выстрела скорострельных винтовок, и голуби со свистом взвились кверху всей стаей. Краб прыгнул вперед гигантским прыжком, и, все так же омерзительно покосившись на бок, помчался по лугу и скрылся из виду. Человек, лежавший на дорожке, не кто иной, как сам Газенцио, был мертв, убит наповал одним ударом клешни. Убедившись в этом, молодые люди бросились к павильону. - Все благополучно! - крикнул Левингтон сидевшим взаперти.- Краб убежал, а сумасшедший умер. Говоря это, он вытащил задвижку, которой была заперта дверь. Дверь отворилась, и к ним на руки упал, теряя сознание, пожилой мужчина. На полу лежала в обмороке высокая смуглая молодая женщина. Приятели молча перенесли в дом мужчину и молодую женщину, заперли дверь на задвижку и принялись приводить обоих в чувство с помощью вина и холодной воды. Спустя полчаса спасенный, сидя в кресле, рассказывал охотникам хрипловатым голосом свою историю. - Мы с Газенцио,- говорил он,- были компаньонами в одном предприятии в Южной Америке. Моя фамилия Кальдотеро. Что? Да, я англичанин. Однако эту фамилию я ношу уже много лет. Мы с Газенцио нажили состояние на своем предприятии, рассказывать о котором не стоит: в конце концов, ведь все равно, на чем бы мы ни нажили его; нажили и вернулись в Англию. Газенцио, будучи богаче меня, купил это поместье. В Южной Америке у Газенцио был любимый краб, большой сухопутный краб. Краб этот ползал за ним, точно собака, и сеньор кормил его сырым мясом. Все ненавидели краба, но Газенцио всегда был странным человеком. Отправившись в Англию, он взял краба с собой, а когда он стал слишком велик, что произошло, как мне кажется, от сырого мяса, Газенцио посадил его в пруд, окруженный железной решеткой, и кормил молодыми барашками, просовывая их сквозь дверку в решетке. Рассказчик вздрогнул и замолчал. - Это мы знаем,- заметил Левингтон,- продолжайте, пожалуйста. - Прожив на родине около года, мы с Газенцио влюбились в одну девушку. Она ненавидела Газенцио и любила меня. Мы с ней уехали отсюда... Это было уже пять лет назад. Я думал, что Газенцио будет нам мстить,- при этих словах говоривший опять содрогнулся,- однако я ошибся. Вместо этого он писал нам самые любезные письма, прислал нам великолепный свадебный подарок. Неделю тому назад он снова написал нам, прося нас приехать навестить его. Он болен и может умереть,- говорилось в письме,- а перед смертью хотел бы повидаться с нами. Третьего дня вечером мы приехали и были приняты им весьма радушно. После обеда он повел нас в сад, не обнаруживая еще никаких признаков умопомешательства, показать нам свою новую молочную ферму, и не успели мы войти в' нее, как он кинулся наружу и запер дверь. Он кричал на нас сквозь ставни, грозил, что напустит на нас краба, который, мо^, вырвался из своего пруда и скоро явится за нами. Тогда я понял, что он сошел с ума. Краб, действительно, явился и был голоден. Хозяин давно уже не кормил его, как сам сказал нам. Мы увидели краба сквозь ставни при свете месяца. Я никак не думал, чтобы это животное могло за пять лет так вырасти! Немало барашков, должно быть, понадобилось ему для этого. Ну, вот и все. Остальное вы знаете. А теперь нам необходимо отправляться отсюда. Мы с женой не в силах оставаться здесь дольше. - Ужасно, ужасно. Хорошо, что нам удалось спасти вас,сказал Левингтон.- Если вы только чувствуете себя в силах,скорее уезжайте. Не потрудитесь ли вы по дороге уведомить о случившемся властей? Поговорив еще с полчаса, друзья проводили своих новых знакомых на берег, где они, не теряя времени, сели в лодку. - Я уведомлю обо всем, что случилось! - крикнул Кальдотеро, отталкиваясь от берега.- До свиданья! Ни черного слугу, ни краба не могли нигде найти: они исчезли бесследно. Что касается краба, то смертельно раненое чудовище, наверное, бросилось в море и, будучи слишком слабо, чтобы подняться на поверхность подышать, утонуло... А о негре, вероятно, мог бы рассказать только покойный Газенцио... или его краб.