Борис Зеленский - Нимфа с Литейного Страница 3

Каштымов слышал, поднимаясь вслед шуршащей юбке горничной, свое гулкое сердце. Ему представилось, что девушка тоже слышит этот стук, и было неприятно сознавать, что Ксенья, видимо, в курсе хозяйкиных дел и не первого сопровождает на ночное свидание.

- Барыня! - тихо позвала Ксенья в замочную скважину. - Алексей Дмитриевич!

Дверь отворилась, пропуская Каштымова. В отличие от гостиного. Зеленый зал был гораздо меньше и вследствие этого гораздо уютнее. Дополнительное очарование ему придавали свечи в канделябрах, укрепленных по стенам. Ничего зеленого в зале не было, очевидно, название свое он получил по цвету обивки входной двери. Несколько кресел с изящными спинками притаились в простенках между высокими и узкими окнами, за которыми пронзительно гудел февральский ветер. Он раскачивал фонари на Литейном, фонари бросали отблески на потолок. Где-то далеко бухнул винтовочный выстрел. Потом еще один. В Петрограде было неспокойно. Каштымов остановился, прислушиваясь. Более не стреляли.

Татьяна Андреевна в прозрачном одеянии полулежала на медвежьей шкуре у противоположной стены. Рядом с ее очаровательной головкой качался на витом шнуре, свисающем с потолка, какой-то предмет, похожий больше всего на кавалерийский бунчук. Но Каштымов действительную служил в пехотных войсках и в кавалерийских аксессуарах разбирался не шибко. Одно было ясно: при помощи этого хитроумного приспособления баронесса впускала в свою обитель желанных гостей. Такое, видать, имела обыкновение...

Каштымов приблизился к женщине, но от волнения его стало трясти, как в приступе малярии, и он не смог как следует разглядеть ее лицо и ее желанное тело, хотя, как упоминалось выше, на Татьяне Андреевне был костюм одалиски.

- Милая Татьяна Андреевна! - прошептал он горячо. - Еще вчера я и мечтать не смел о встрече с подобной вам женщиной. С первого шага в вашем гостеприимном доме, с первого звука вашего прелестного голоса, с первого взгляда на ваше достойное восхищения лицо, я окончательно сражен, и на этот раз не коварным свинцом, а малахитом ваших очей. Сегодня вечером я умирал бесчисленное количество раз, когда вы отдавали предпочтение не мне, а кому-нибудь из моих соперников, ибо каждого гостя мужского пола я расценивал как будущего соперника, и воскресал снова подобно сказочной птице феникс, когда ваш благосклонный взгляд останавливался на вашем покорном слуге. Татьяна Андреевна, голубушка, боюсь показаться нескромным, но мое сердце принадлежит вам одной и вы можете располагать мною по своему усмотрению в любой желаемый для вас миг. Наверное, ни один человек в мире не любит ни одну женщину так, как люблю вас я. Сегодня среди множества лиц я все время искал только одно, и это лицо дороже мне всех сокровищ аравийских султанов и индостанских магараджей, это лицо - лицо самой прекрасной жительницы Петрограда, ваше лицо, Татьяна Андреевна! Позвольте же в знак того, что моя искренность нашла отклик в вашем сердце, поцеловать вас!

Баронесса качнула головкой и прикрыла ресницами свои чудесные глаза. Поручик опустился на колено и приник губами к губам женщины. От длительного и пьянящего поцелуя Каштымов ощутил головокружение и даже на какое-то время лишился чувств. Прохладные пальчики прелестницы, будто сами по себе, а не по воле хозяйки, скользнули под френч, расстегивая попутно все преграды на своем пути...

Вскоре, избавившись от ненужной в подобных обстоятельствах одежды, любовники предались самой занимательной и естественной из игр, которые приготовила для людей мать-природа. Вначале, едва касаясь друг друга обнаженной кожей, они тушили сообща свечи. И Алексея особенно умиляло то обстоятельство, что любимое существо становилось на цыпочки, чтобы приблизить свои пухлые губки к язычку пламени, и он сам тушил свечу и своим языком заменял ей колеблющийся язычок свечи. После изощренной борьбы языками он сдавался на милость победительницы и нежно прижимал ее тело к своему, истосковавшемуся по настоящему чувству. Все движения Татьяна Андреевна совершала с закрытыми глазами, словно погружаясь в пленительное сновидение, на ее губах застыла таинственная улыбка, будто бы она одна на свете знала что-то особенное и ни с кем не собиралась делиться... Отдавалась страсти с готовностью и смелостью, и Алексей был готов признать, что в искусстве науки нежной она достигла непревзойденных высот, несмотря на очевидную младость...

Когда последняя свеча испустила дух в виде узкой струйки дыма, любовники рухнули на шкуру как подкошенные, ибо ноги их не держали. Увертюра была сыграна, начиналась симфония. Что последовало затем - не описуемо. Ни одна из женщин, встреченных Алексеем Дмитриевичем в жизни, не могла увлечь его своим телом, своей страстью и своей нежностью так, как это делала баронесса в ту памятную ночь. Чего они только ни вытворяли этой ночью, ночью сладострастия и добровольного безумия: сплетались руками и ногами аки змеи, покусывали друг друга в запретные места, находя в этом немало для себя удовольствия, прятали и находили полураскрытые уста, дабы влить в них нектар поцелуя.

Со всей пылкостью, доступной только молодости, поручик искал в партнерше идеал, который многократно представлял в юношеских грезах. Ее гибкий девичий стан, горячий и упругий, вселял в него упоение обладанием и радость самопожертвования. А ее жаркие груди, украшенные бутонами розовых наконечников, таили в себе причастность к загадке бытия. Каштымов легонько покусывал эти нераскрывшиеся досель цветы наслаждения и чувствовал, как дрожь женщины передается ему. Потом он спускался губами на мраморный живот с червоточинами родинок... А мягкие и в то же время тугие бедра обладали замечательной способностью успокаивать самые резкие порывы его холерического темперамента и гасили волны чувственности, когда он прикасался к ним своими пальцами! А вздыбленные задорно холмы ягодиц, прохладные и гладкие, как южные плоды...

Любовники наслаждались с такой ненасытностью, с такой неуемностью, с какой могут наслаждаться только молодые люди, не прочитавшие все страницы в тайной Книге Жизни, не растратившие все ощущения и ожидающие впереди еще более интересной, еще более насыщенной событиями жизненной дороги, не знающие, к сожалению, что эта пора и есть самый интересный, самый насыщенный период их столь краткого пребывания на свете!

"Милый, любимый, замечательный, чудесный, любезный..." - какими только эпитетами не обращалась к поручику Татьяна Андреевна в пароксизме страсти. Он отвечал ей еще более нежными, еще более ласковыми словечками и прозвищами. Его руки, в особенности пальцы, равно как и ее руки и пальцы, существовали самостоятельно, отдельно от тел, которым принадлежали. Они порхали мотыльками, еле касаясь своими эфемерными крылышками самых укромных и потаенных местечек, высвобождая томительный аромат плоти и вкус запретного плода... Сколько, однако, способен измыслить любящий человек забав, недоступных для ханжей и лицемеров! Нет, здесь бессильно перо...