Владимир Михановский - Тобор Первый (авторская версия) Страница 3

Еще прыжок…

Жаль, нет в сферозале скульптора, – подумал Суровцев, вытирая взмокший лоб.

Тобор и теперь прыгнул по всем правилам тонкой и сложной легкоатлетической науки – под углом в сорок пять градусов, чтобы пролететь максимально большой отрезок, тем самым оставляя позади метеоритную полосу. Уже в полете он сумел увернуться от раскаленного болида – на обзорном экране этот увесистый обломок оставил прерывистый тающий след.

Люди в зале задвигались, зашумели, как бывает всегда после длительного напряжения.

– Хорошо прыгает Тобор! – заметил кто-то.

– Хорошо-то хорошо, да уж медленно больно, – сказал Коновницын. – Под конец мне стало казаться, что это замедленная съемка…

– Ну уж замедленная, Сергей Сергеевич, – возразил Суровцев. – Время еще есть – нагонит.

– И вы так считаете, Аким Ксенофонтович? – перевел Коновницын взгляд на Петрашевского.

– Мне вспомнился документальный фильм времен Великой Отечественной войны, – сказал вдруг директор ИСС.

Аким Ксенофонтович произнес эта слова негромко, но все, словно по команде, обернулись в его сторону, ожидал, к чем он клонит.

– Между прочим, один из моих предков, как свидетельствуют исторические документы, отличился в Отечественной войне, – заметил Сергей Сергеевич. – Но в те времена, насколько мне известно, киноаппарат еще не был изобретен, – добавил он улыбнувшись.

– Я имею в виду не 1812-й, а 1941-й…

– И что же?

– Перебирал я хронику той эпохи. И наткнулся на эту ленту… Хотел включать ее в последний учебный блок Тобора, хотя некоторые мои коллеги посчитали, что это совершенно излишняя информация для белкового. А вот только что, представьте, убедился в своей правоте. И еще в том, что Тобор – просто молодчина!

– Что за лента, Аким Ксенофонтович? – заинтересовался Коновницын.

– Документальный кинорассказ о великой битве на Волге. Точнее – только один эпизод этой битвы. От города остались одни руины… В небе висят тысячи вражеских самолетов, поливая развалины смертью… – голос Акима Ксенофонтовича дрожал от волнения. – Наши солдаты бросаются в контратаку под ураганным артиллерийским огнем противника. А в воздухе носятся клочья черной сажи… И снег почернел… Но я не об этом… – Петрашевский провел рукой по лицу и докончил при всеобщем молчании: – Солдаты прыгают в свежие, еще дымящиеся воронки от мин и снарядов. Инстинкт подсказывает им, что это – всего безопаснее. Вот такой инстинкт мы воспитали и у Тобора, как вы только что видели. Точнее – создали необходимые предпосылки, и инстинкт прорезался сам собой в нужную минуту.

– Это хорошо, – сказал Коновницын, но вы не ответили на мой вопрос. Я убедился, что Тобор соображает неплохо. Но почему он замедлил ход?

– Разрешите напомнить: испытания не закончены, – резко произнес Аким Ксенофонтович. – У Тобора есть еще до перерыва время, чтобы наверстать упущенное.

«Нервничает Аксен, – отметил про себя Суровцев. – И немудрено: с Тобором творится что-то непонятное…»

Метеоритная бомбардировка происходила в вакууме: в атмосфере метеориты сгорали бы, не достигая поверхности. Поэтому испытательный участок отделялся от соседних силовым полем.

В последнем прыжке Тобор с налета протаранил мощную невидимую силовую стену, которую загодя, метров за пятьдесят-шестьдесят, нащупали его локаторы, и метеоритный дождь за его спиной, как по команде, прекратился.

…В первый миг Тобор замер от неожиданности: из царства безмолвия он без всякого перехода попал в мир оглушающих звуков – грома, треска, свиста, грохота.

По замыслу испытателей, этот участок имитировал молодую планету, обладающую мощной, к тому же не устоявшейся атмосферой. Здесь Тобора подстерегали препятствия другого рода – грозы, атмосферные вихри, ураганы, буйство газовых потоков, непрерывно пронизываемых электрическими разрядами.

– Именно такого рода условия ожидаются на планете в окрестности Бета – Лиры, – напомнил Сергей Сергеевич, и люди в зале оживились.

Шли секунды – Тобор, как и положено, жадно поглощал и анализировал информацию об очередном испытельном участке, приспосабливаясь к новым условиям и вырабатывая соответствующую линию поведения.

У Суровцева екнуло сердце: опять Тобор медлит, опять включилось штрафное табло…

– Может, слишком большая нагрузка для одного дня?… – бросил кто-то из членов Государственной комиссии. – Ведь это уже одиннадцатый этап.

Коновницын добавил:

– И отнюдь не последний на сегодня.

– Потенциал Тобора позволяет и вдвое, и втрое бóльшую нагрузку, – пояснил Аким Ксенофонтович.

– Без отдыха… – вздохнул альпинист.

В зале заулыбались.

– В горах мы с Тобором регулярно устраивали привалы, – пояснил Невзглядов, поняв, что опять сказал что-то не то.

– Видите ли, Костя, – снисходительно пояснял пожилой усатый инженер, который до сих пор молчал, – Тобор представляет собой машину. А машина не ведает усталости. Можно представить себе усталую птицу, но никогда – усталый самолет. Разумеется, я имею в виду самолет, снабженный горючим…

– Но привалы…

– Привалы были, видимо, необходимы вам, но отнюдь не Тобору, – улыбнулся усатый.

– У металл устает, – сказал альпинист.

– Значит – это плохой металл, – резко бросил Аким Ксеновонтович.

…Солнца на экране не видно – лучи его бессильны пробиться сквозь низкие, стремительно бегущие к горизонту тучи, плотные как войлок. Изредка из них брызжут косо летящие по ветру дождинки.

«Набухшие тучи сосцами волчицы по хмурой сентябрьской земле волочатся, тяжелые капли спокойно ложатся, и чудится: осень на землю сочится», – припомнились Суровцеву знакомые с детства строки.

Уже несколько минут Ивана не покидало ощущение, что от его внимания только что ускользнуло нечто очень важное. Но что именно? То ли какой-то нюанс в поведении Тобора? То ли реплика кого-то из коллег прошла, не зацепившись в памяти?… Проклятая усталость, которая никак не дает сосредоточиться!

Тобор уверенными, хоти и не такими быстрыми, как хотелось бы пружками, продвигался вперед, освоившись с новой обстановкой. Путь ему преградил шумливый метановый поток. Жидкость белковому была незнакома – так было задумано.

Трансляторы Полигона крупным планом показали берег – топкий, болотистый. Щупальца Тобора увязали в нем почти целиком, оттолкнуться для прыжка он не мог.

Тобор подошел к самому краю несущейся пузырчатой жидкости и зачерпнул щупальцем малую толику для химического анализа. Затем бросился в поток.

Плыл он словно угорь, ловко избегая столкновений с каменными глыбами и стволами деревьев.

Потом, подняв целое облако брызг, выпрыгнул на противоположный крутой берег и двинулся дальше.