Михаил Кривич - Над милым порогом Страница 3

- Так,- вымолвил он, дождавшись конца.- Не едет. Не заводится. И бак сперли. Я верно понял?

Мостовой кивнул.

- Так я же тебе русским языком сказал, что не берет она бензина. А ты бак ищешь. Ну, интеллигенты, как дети малые... Ладно, постой здесь.

С этими словами рыжий ушел в сарай. Вернулся он с увесистым мешком на плече, махнул рукой Мостовому - мол, иди за мной - и направился к калитке. Подошел к машине, сбросил мешок у колеса, поднял крышку багажника. Сосед приблизился, принял боевую позу и спросил вызывающе:

- Будем по-хорошему или как?

Рыжий посмотрел на него, потом на Мостового, пожал плечами и промолчал.

- Все в порядке,- сказал соседу Дмитрий Степанович.- Мы это... Сами... А вы поезжайте домой, спасибо.

Рыжий подождал, пока отъедет машина соседа, полез в багажник, развязал прицепленный к горловине мешок, поднял с земли свой мешок и сказал Мостовому:

- Подсоби.

Дмитрий Степанович, ничего еще не понимая, подхватил мешок снизу, рыжий наклонил его над багажником и опрокинул. Из одного мешка в другой посыпалась чистая розовая картошка, явно не магазинная, а своя, с собственного огорода. Наполнив тот мешок, что в машине, рыжий затянул его шпагатом, захлопнул багажник и сел за руль. Он повернул ключ зажигания, и тут же, с пол-оборота, горбатый завелся, завыл, затрясся мелкой автомобильной дрожью.

- Выходит,- произнес Мостовой, пытаясь осознать происшедшее,- выходит, он работает на картошке...

- Ну,- удовлетворенно ответил рыжий.- И на моркови тоже, и на репе. Однако на картошке выходит дешевле.

Дмитрий Степанович прикинул. Если брать в расчет картошку из магазина, то, пожалуй, рыжий прав. А если рыночная?

- Что рот раскрыл, интеллигенция? - поинтересовался рыжий.- Во время войны, помнишь небось, машины на чурках ездили, и ничего. А в Бразилии, пишут, на перваче гоняют, из сахарного тростника. Кофе пьют, а на перваче ездят, понимаешь? Я тут из картошки тоже кое-что мастерю, так, для души. Хочешь попробовать?

Дмитрий Степанович твердо отказался. В эту минуту его занимали соображения иного масштаба - такое с ним случалось не впервой. Еще тот инструктор, с южным загаром, выговаривал ему, когда он на мятой учебной "Победе" засиживался на светофоре: "Опять задумался на большую тему? Вот выйдешь из машины, тогда думай..."

- Как же она все-таки на картошке? - спросил Дмитрий Степанович, с уважением разглядывая машину.

- Кто ее знает,- беззаботно ответил рыжий. То есть ответил он чуть-чуть не так, но почти так, с тем же смыслом.- Я этой механики не понимаю. Тут ко мне шурин приезжал из Чистополя, у них там всегда перебои с бензином, вот они и наловчились на картошке ездить. Он мне машину переделал, а как - шут его разберет.

Они постояли еще немного у горбатого. Рыжий заметил, что движок слегка дымит, и посоветовал либо выставить зажигание, либо попробовать другую картошку, черноземную, что ли. Дмитрию Степановичу не терпелось сесть за руль своей внезапно ожившей игрушки. Рыжий понял его состояние и, не желая задерживать, протянул мозолистую лапу:

- Ну, будь, здоров. Если что - заезжай. Мы ее бразильским способом заправим.- И расхохотался.

Прошла осень, наступила зима. Дмитрий Степанович ездил на своем горбатом вдосталь, но не чрезмерно, он ухаживал за ним и любил его, как любят собаку или коня. Зажигание он, по совету рыжего, слегка подрегулировал, и теперь на рыночной картошке горбатый совсем не дымил - по морозцу из выхлопной трубы вырывалось облачко молочно-белого легкого пара. Однако рыночные цены, сами знаете, больно бьют по бюджету, и топливо обходилось Мостовому немногим дешевле того отборного бензина, что отпускают на бензоколонках иностранцам и некоторым нашим соотечественникам по спецталонам.

Мостовой перешел на картошку из магазина. Горбатый ответил на это сизым шлейфом. Тогда Дмитрий Степанович с помощью дворовых умельцев поставил под головку болта особую, сделанную на заказ прокладку из мягкой латуни. Шлейф исчез. Пакетадругого картошки вполне хватало на дневные разъезды. Но тут ввели сезонные цены и какие-то надбавки, и та же картошка, что прежде, стала называться по-иному и стоить здорово дороже.

Разъезды пришлось умерить. Однако Дмитрий Степанович продолжал поиски экономических решений, и не впустую.

Так случилось, что на районной плодоовощной базе работал водителем электрокара знакомый знакомого Мостового. За более чем скромное вознаграждение знакомый знакомого согласился подвозить к бетонному забору контейнер с гнилой, можно сказать, бросовой картошкой и сваливать ее не где придется, а как раз в том месте, где неизвестные лица проделали в бетоне брешь, через которую выносились на волю овощи и фрукты - как для личного потребления, так и с целью наживы. Конечно, гнилая картошка не представляла интереса для общества, и все же операция по ее переброске относилась к числу сомнительных. Впрочем, охрана не досаждала ни электрокарщику, ни Дмитрию Степановичу, поскольку акт передачи происходил на том участке, который по негласному соглашению всех заинтересованных сторон признавался экстерриториальным.

Возле бреши в стене Мостовой и стал заправляться по мере надобности. Из выхлопной трубы снова потянул дым, пришлось положить вторую прокладку. Горбатый мчался по зимним улицам наперекор стихиям, и сердце водителя Мостового наполнялось чувством гордости. "Мы парни бравые, бравые, бравые..." - напевал он. В зеркальце заднего вида таяли безнадежно отставшие, робкие, слабенькие таксомоторы. В такие минуты он ловил себя на непроизвольном движении - опять и опять Мостовой тянул к себе рулевую колонку. Откуда только берутся такие привычки? Ведь не стал же он сталинским соколом, не пустили.

Тот бритоголовый из районного ДОСААФа долго вертел в руках его заявление, читал и перечитывал автобиографию - жизнь только начиналась и казалась бесконечной, и вся она укладывалась тогда в пять фиолетовых строк, написанных пером № 86, тусклым желтым пером, которое писало с правильным нажимом.

-- Отец где? - спросил бритоголовый.

- Нет отца.

- На фронте погиб?

- Не на фронте.

- А где?

- Мне не сказали. Где другие, там и он.

- Дела,- сказал бритоголовый инспектор и замолчал. Мостовой все понял и встал, чтобы уйти. Инспектор посмотрел на него исподлобья и крикнул: - Сядь! И что вы такие обидчивые? Всем летать хочется, да не всем можется. Мне вот тоже полетать бы, а я вместо этого заявления читаю. Ты в каком техникуме?

- В финансовом.

- Ну и считал бы себе деньги. Так нет, ему в небо надо. Кончилась война, понимаешь, кончилась, не станешь ты трижды героем Покрышкиным!

Всю жизнь, до самой пенсии, Дмитрий Степанович считал деньги, большей частью чужие. Он не раз говорил себе - мне просто повезло, что я не попал в летную школу. Мне просто повезло, что бритоголовый не стал дурить мне голову, а сразу определил на вечерние курсы водителей. Правда, у меня всю жизнь не было своего автомобиля, но я иногда ездил на чужих. И что из того, что я так много растерял, пока добрался до шестидесяти, зато теперь у меня есть горбатый...