Иннокентий Сергеев - Господин Федра Страница 3

О занудстве комиков.

О моей смерти.

....

Я потерпел бы полный провал, посмей я сыграть свою жизнь на сцене прежде, чем я стал тем, что они столько раз видели. Прежде чем я стал тем, кто сыграл перед ними свою славу.

Когда бы я сыграл свою жизнь прежде, чем перестал быть.

Когда бы я, всегда говоривший, что я - Федра, признался или дал понять хоть на секунду, что Федра - это и есть я.

5

Зимой они прячутся каждый в пространстве своего тепла, ограниченном стенами, за которыми голоса соседей. Они идут плотной толпой по подземному переходу или на улице, час пик, пробки на дорогах. Подслеповатые светофоры на перекрёстках, снегопад. Торопливые движения с оглядкой на часы и двери, дым сигарет в приёмных, я тоже был в поиске новых материков, в моей записной книжке ещё хранятся давно уже вышедшие в тираж адреса, телефоны, звонить по которым всё равно что продавать луну в стаканах с водой поздней ночью, когда все разошлись с праздника, и вокруг ни одного пьяного, только безбрежная пустыня парковых площадей и ровные ряды тёмных во тьме аллей, и фонари, а ты стоишь на перекрёстке под сенью деревьев там, где мигал бы глаз семафора, и продаёшь луну в бумажных стаканчиках с водой, из которой выдохся газ, и тебе зябко, вот так это глупо. Они давно все заложены-перезаложены, у них нет ничего, что они могли бы отдать тебе полностью, ничего, что принадлежало бы им всецело, они на каждом шагу должны, и некуда отвернуться, это как таблички в казённых помещениях, запрещающие, они всегда что-нибудь запрещают или говорят, что делать, чтобы быть пай-мальчиком в их глазах, слепых от рождения. Они торговали собой с азартом удачливого пройдохи в базарный день, и теперь, куда ни повернись, всё чужое в них самих, в них самих всё принадлежит другим, и они сохраняют видимость и заботятся о внешности, а когда видишь их мельком, разве видишь что-нибудь ещё? - это только их внешность, о которой они продолжают заботиться, подчиняясь правилам, которые они давно уже вольны не соблюдать за выслугой лет, но если не соблюдать их, то что же тогда останется, если не соблюдать эти правила, то как же будет вращаться Земля? Ни на кого нельзя положиться, они давно уже проданы или сданы в аренду и, шаря по песку, ищут как слепой в поиске брошенного ему куска хлеба. Кто им подаст? Вот и ищут и с робкой надеждой,- они сами знают, что надеяться не на что,- смотрят на тебя. А ты на них. И что же ты ищешь найти в них? Они высосут тебя и даже не насытятся. Они всегда голодны, даже когда им уже нечем жевать, и они смотрят глазами умирающих ящеров, наблюдающих шествие

ледникового периода, что там ещё в газетах?

Сегодня.

Сегодня уже весна, так уверяет календарь, старый как эти обои. Какой смысл менять календарь, если ничто не меняется?

Какой смысл быть умным, если окружён дураками?

Вообще, какой смысл быть умным?

- - Да никакого!

Но не всё, что бессмысленно, бесполезно, они лелеют иллюзию. Да и какая тебе разница. Если если ты спишь с женщиной, какая тебе разница, сколько раз она была замужем, и сколько у неё теперь мужей, а если ты женился на ней, какая тебе разница Для кого я всё это говорю? Надо закончить фразу. какая тебе разница, что она говорит о тебе другим. Если ты спишь с мужчиной. Я словно бы обращаюсь к темноте зала. Но они все разошлись, выпили и разошлись. А я стою под луной и жмурюсь, когда ветер ударяет мне в лицо порывом, летит снег, и я

Всё это неинтересно.

Я познакомился с ним зимой, он пришёл на спектакль, а после спектакля она уговорила его зайти ко мне в гримёрную, ей захотелось, чтобы это было так романтично, она рассказывала мне об этом, а он кивал как идиот, выпив сначала чуть больше, а потом чуть меньше, чем надо. Нет, наоборот. Я сам не умею пить. Потом они уехали.

Вот, кажется, и всё...

Ах, да. Чуть не забыл. Это произошло зимой.

6

Что же всё так бросается в глаза! - ничто невозможно спрятать или хотя бы прикрыть, и приходится отворачиваться как при слишком ярком свете несносных и вездесущих ламп от зеркал. Или отворачиваться от того, чью наготу ты не хочешь видеть, и видеть его тень, отделяющую от себя тени одежды. Или закрыть глаза. Переставляя предметы, невозможно смешать их краски. И изменить хоть что-то, соткать покрывало из отсутствия света, изменить прошлое, переставляя воспоминания. Изменить будущее. Я должен действовать совсем бездумно, так будет легче. Лёгкость и простота - не одно и то же, но так будет легче. Можно, конечно, притвориться, будто потерял память, но я слишком хорошо помню, что делал это уже не раз. Можно пойти и признаться во всём и вручить им свою жизнь,- спички, ножницы, кислоту, средства борьбы с пряжей,- сбросить на их плечи свои одежды и голым шагнуть в пустоту неба над крышами их города, моего города, над крышами, в темноту. Или просто пойти и во всём признаться.

И всё же это лучше.

Я никогда не жалел, это всё равно лучше, чем разрывать могилы древних царей и героев, чтобы, спрятавшись ото всех в яме, помочиться. Разрывать чужие могилы, чтобы спрятать в них своё тело. И закрывать глаза.

Когда ты играешь роль, никому из них неинтересно, как ты добился того или иного эффекта. Так бывает всегда, когда ты делаешь то, что им от тебя нужно. Но чем более бесполезным,- с их точки зрения,- делом ты занимаешься, тем больше их начинает интересовать вопрос техники. Чем бесполезнее то, что ты сделал, тем больше им интересно, а как именно ты это сделал. Например, убийство. Это не всегда наглядно, и, быть может, даже не всегда верно, но никого не интересует способ очистки патоки или технология производства анилиновых красителей.

Было бы проще пойти и рассказать им обо всём, тогда у меня уже не было бы выбора.

Я убил её, потому что он отверг меня, а я не посмел даже признаться ему в любви, и уже утром он рыдал на моём плече, и я обнимал его. Я могу говорить беспристрастно как перед тем, кто всё это видел и делал то же самое до меня. Но ревности недостаточно, чтобы убить. Ненависть. Страх. Раздражение, стечение обстоятельств, азарт, наконец... Я мог покончить собой, вот и вся моя ревность.

Месть, оскорблённое самолюбие. Мне нужна была гордость. Моя гордость. Но возможно ли большее унижение, чем не быть? Что может сказать о гордости тот, кто попирает её каждый раз, выходя на свет рамп перед зияющей бездной зала, чтобы сыграть её!

Но всё это не о том. Не нужно пытаться анализировать, если хочешь, чтобы тебе поверили. Раз уж я решил не скрывать ничего. Раз это уже невозможно.

Я пригласил её в ресторан, уже одну. Я унижался перед ней весь вечер, заказывая и отменяя блюда, стоя с ней на продуваемой ветром остановке и замерзая от холода... Но холод истребляет даже жажду, даже если это ненависть, и наконец, я остановил машину и отвёз её к себе домой. И я лёг с ней в постель. Она сама затащила меня в постель, и это было для меня неожиданно. Я даже обрадовался, что всё получается так просто. Я оставил огромное количество улик, но справиться с ними оказалось удивительно просто. У меня было алиби. Она не вызывала у меня желания. И только когда она поняла это, и я вдруг получил то, что так тщетно пытался вызвать в себе всеми этими глупыми унижениями,- потому что в результате я ненавидел только себя, а вовсе не её,- я ощутил странное влечение. Я возненавидел её, и это была та самая ненависть, которая была мне нужна. И, вместе с тем, я испытал странное влечение. Впервые в жизни я почувствовал влечение к женщине.