Елизавета Кардиналовская - Гибель счастливого города (сборник) Страница 3

Оноа руководил работой машин, которые подавали камень. Кубические глыбы из смеси золота и гальки укладывались ровными слоями, скрепленными составом из золотого песка и какого-то вещества, обладавшего свойствами цемента.

Шел ремонт дамбы. Значительный участок ее находился под угрозой разрушения и островитяне упорно отвоевывали у моря крошечный клочок земли.

С высокой дамбы Оноа видел весь город.

Идеально упрощенные четкие линии создавали впечатление легкости, освобождая массив зданий от веса камня. Но воображение Оноа вытягивало вверх линии невысоких стен, творя небоскребы.

Последние этажи вздымались выше вершины Кохайо. Внизу сновали люди в черных и узких, как у Арка, одеждах. А над городом, непостижимым образом держась в воздухе, парили странные существа с широкими блестящими крыльями…

У Оноа потемнело в глазах. Стараясь стряхнуть въедливый мираж, он повернулся к морю, и взгляд его поймал на краю дамбы согнутую человеческую фигуру. Рискуя упасть в воду, человек протягивал руки, пытаясь что-то достать из обращенной к морю стенки. Оноа подошел и увидел Дото. Тот ковырялся в кладке маленьким рабочим ломом.

— Что это ты делаешь, Дото? — удивленно спросил Оноа.

Дото поднял взволнованное лицо.

— Эта штучка, сдается мне, слишком хороша, чтобы торчать здесь без дела, — сказал он, показывая на ладони уже выломанный из стенки круглый тяжелый самородок. — Арк был бы благодарен за эдакий камешек, а нам он пригодится в его стране.

— Но дамба? Ведь достаточно трещины — и вода хлынет на остров…

— Не я один… — сказал Дото и отвернулся, собираясь уходить.

Медленно ползло по небу солнце.

Оноа казалось, что оно ползет медленнее, чем всегда, и медленнее обычного шла работа. Он бегал вдоль плотины от машины к машине, суетился, спускался вниз, где сплавливался камень и изготовлялся цемент.

Спокойная масса воды, нависшая над городом, никогда еще не казалась Оноа такой угрожающей. Синий край ее был значительно выше уровня земли.

А вечером Оноа подошел к Эйми и положил на ее раскрытую ладонь сжатые в руке блестящие желтые камешки.

— Оно вовсе не такое уродливое, это золото, — сказал Оноа, — и потом, надо же увидеть еще что-то, кроме Редрота.

Эйми склонила над осколками сияющее лицо.

Целый день пароход Арка растерянно метался по ровной глади. В ясной дали, до самого горизонта, не было ни намека на землю, ничего, кроме безбрежной синевы воды. Редрот исчез. В поисках пропавшего острова подзорная труба в руках Арка прощупала каждое пятнышко на горизонте. Досада и удивление сдвигали брови на его лице.

Наконец, на рассвете второго дня, они увидели черную точку. Точка приближалась и обрела очертания рыболовного баркаса. Удачная ловля и спокойная вода заманили баркас далеко в океан. Когда подошли ближе, хриплый голос владельца баркаса крикнул, надрывая глотку:

— Эй! Нет ли у вас на борту ветеринара? Мы подобрали тут одного черномазого, который собирался на паруснике переплыть океан. Кажется, ему скоро конец.

С непонятным волнением Арк сошел на палубу баркаса. На сложенных парусах навзничь лежало сожженное солнцем тело. Арк, бледнея, наклонился над ним.

— Оноа, — сказал он, вглядываясь в расширенные глаза. Всю волю желания, всю нетерпеливую жажду вложил Арк в этот взгляд.

Медленно-медленно, так, что секунда показалась вечность, Оноа поднял веки.

— А, это ты, — неслышно, с трудом выдохнул он. — Ты… Но Редрота больше нет… Люди разобрали дамбу.

Готовый закричать, Арк приблизил ухо к его губам. В хриплом шепоте он не сумел разобрать ни слова.

Прозрачные глаза Оноа отражали весь мир, но Арка уже не видели.

…На пароходе ждал возмущенный Голлар, а Сервик, худой и острый, весь изогнулся, как рука с ножом, занесенная для удара.

Арк безучастно поглядел на них.

Е. Кардиналовская

ОШИБКА

Статистика была неумолима.

Узкие колонки цифр равнодушно рисовали трагическую картину медленного вымирания народа. Слабые дети с большими головами, которых ежегодно рождалось все меньше, были отмечены чертами дегенерации. Очевидно, они не могли обеспечить необходимый прирост населения в будущем. Полное вымирание угрожало последующим поколениям, а неизбежный груз наследственности в течение веков отравлял организм некогда здоровой расы, сделав людей физически слабыми.

Лучшие умы страны и золото финансистов были бессильны предотвратить катастрофу…

Наступил год, когда холодным языком цифр было названо число, которое прозвучало, как приговор.

Тогда впервые услышали имя Ворна, имя человека, который явился в эту обреченную страну с севера. Тогда впервые увидели этого человека с гладким лбом гения и прищуренными глазами, который пришел сюда за славой так же уверенно, как заходят к ювелиру за золотой безделушкой.

В сердце страны, в лучшем из ее городов, Ворн заперся в своей неприступной, как крепость, лаборатории. С ним постоянно был его ассистент — белокурый юноша с движениями автомата. И Ворн не искал себе других помощников.

Но Ингрид Дан, маленькая беспокойная девушка, пришла к Ворну и предложила ему свою помощь и знания, почти уверенная в отказе. Окинув ее взглядом прищуренных глаз, Ворн немного наклонил голову и негромко сказал:

— Ладно… Оставайтесь и работайте.

Ингрид, приготовившая много убедительных слов, которые оказались не нужны, в первое мгновение растерялась, но потом улыбнулась и… осталась.

Работы в лаборатории Ворна проводились в условиях исключительной секретности. Его молчаливость не позволяла Ингрид коснуться ни одного из теснившихся в ее голове вопросов. Ей была непонятна главная цель этих опытов. Множество существ, уродливых и убогих, создали они, искусственно спаривая животных, внешне непохожих друг на друга. Чудовища погибали, но Ворн снова и снова проводил эксперименты над другими существами.

Однажды в лабораторию привезли самку обезьяны. Это был тщательно отобранный Ворном экземпляр из «обезьяньего городка» на юге страны. После нескольких недель специального режима под внимательным наблюдением Ворна, животному была сделана несложная операция. И тогда Ингрид поняла, какую роль предстояло выполнить этому прирученному зверю.

Обезьяна должна родить детеныша. Несмотря на окружавшую ее исключительную заботу, она болела и, казалось, могла умереть, не выполнив своей удачно начатой миссии. Она часто кашляла, хватаясь за грудь вполне человеческим жестом, и тогда Ингрид гладила ее по голове и нашептывала в приплюснутое ухо ласковые слова, что так много знает каждая женщина.