Юрий Нестеренко - Голубое небо Земли Страница 3

— Значит, капитан, вы считаете, что «Доминатор» самостоятельно доберется до околоземной орбиты?

— Он добирается до нее уже восемьдесят лет, вряд ли еще один день что-то изменит.

— К тому же я вспомнил, что ваш стыковочный узел… Диаметр сто шестьдесят, не так ли?

— Да.

— У современных кораблей диаметр двести тридцать. Понадобился бы переходник… Что ж, если вы считаете, что в этом нет нужды, вам виднее. У вас есть ко мне вопросы?

— Мне, разумеется, интересно, что стало с Землей за это время, но, думаю, лекция на сей счет может подождать. Так что… ах, да. Проверьте, остался ли в живых кто-нибудь из моих родных… я имею в виду тех, кого я знал лично. И по остальным членам экипажа тоже… мы передадим вам список выживших на борту.

— Хорошо, капитан. Это все?

— Да. До связи.

МакГрегор почувствовал, что этот короткий в общем-то разговор его утомил. Он откинулся в кресле. Баффит, напротив, встрепенулся, по-птичьи покрутил головой. Заострившийся нос, чуть скошенный подбородок и хохолок на макушке и впрямь придавали ему сходство с большим облезлым цыпленком. Глаза его, поначалу по-цыплячьи круглые и пустые, постепенно обретали осмысленное выражение.

— Ведите корабль, мистер Баффит, — распорядился МакГрегор и добавил с извиняющейся улыбкой: — Я немного посплю.

Уже прикрыв глаза, он подумал, что и впрямь вспомнил про родственников в последний момент. А ведь когда-то жена и сын снились ему каждую ночь. Но это было так давно… За восемьдесят лет их образы стали прозрачными до полной неразличимости, слились со смутными детскими воспоминаниями, о которых уже и сам не знаешь — было ли, или просто приснилось когда-то? Пожалуй, он даже жалел, что задал этот вопрос. Если они живы, это только лишняя головная боль. Людей, которых он знал — и которые знали его — в любом случае давным-давно нет. Есть, может быть, древние старики, не имеющие с теми людьми ничего общего, кроме генетического кода. Что он скажет этим чужим старикам? Что, кроме стыда и неловкости, испытают они все от этой встречи? Что может быть нелепее, чем фраза «Здравствуй, папа!» в устах столетнего старца? Его сын не может быть столетним, его сыну десять…

Размышляя таким образом, он соскользнул в черное болото сна, и тьма, лишенная, в отличие от космической, даже звезд, сомкнулась над ним.

Часы мелодичным звуком возвестили о наступлении новой вахты. МакГрегор открыл глаза и с неудовольствием потер затекшую шею. Эти кресла спроектированы по всем правилам эргономики, самая удобная мебель на свете… и все равно после сна в кресле у него то затекает шея, то ломит плечо, то ноет затылок. Конечно, восемьдесят, да даже еще и тридцать лет назад ничего подобного не было… Он осторожно, чтобы не разбудить боль в спине, потянулся, поправил микрофон возле рта, нажал кнопку связи.

— Кондор-Два — «Доминатор», контроль связи.

— «Доминатор», связь хорошая, — отозвался эфир новым, свежим и молодым голосом. Ну разумеется, не будут же они постоянно держать адмирала в роли простого диспетчера…

— Кондор-Два, продолжаем торможение в штатном режиме. Выход на орбиту через двадцать часов сорок минут. Рассчитываем посадку со второго витка.

— «Доминатор», отрицательно. Рассчитывайте стыковку с орбитальным госпиталем, апогей девятьсот перигей восемьсот сорок, эклиптика двенадцать.

— У вас же нет для нас стыковочных узлов, — усмехнулся МакГрегор.

— К вашему прилету эту проблему успеют решить.

— Отрицательно, Кондор-Два. В орбитальной госпитализации не нуждаемся. Мы идем на посадку.

— Сэр, при всем уважении к вам, это решение командования флота.

— Дайте мне Мердока.

— Хорошо, сэр, — ответил молодой голос с неудовольствием.

Ждать пришлось около минуты, не считая задержки сигнала.

— Капитан? Мне доложили, что вы отказываетесь стыковаться с госпиталем.

— Знаю я ваши флотские повадки, адмирал. (МакГрегор намеренно отбросил «вице» — мелкая лесть иногда не повредит.) Если мы согласимся, вы упрячете нас в карантин месяца на два…

— Честно говоря, на три. Таков порядок.

— Порядок таков, что мы должны были вернуться шестьдесят лет назад. Неужели вы считаете, что семьдесят пять лет, прошедшие с нашего отлета с Барнарда — недостаточный срок для карантина?

— Поймите, капитан, это нужно в первую очередь вам. Состояние здоровья вашего экипажа, учитывая все обстоятельства…

— Вот именно. Учитывая все обстоятельства. Адмирал, я не знаю, есть ли у каждого из нас эти три месяца. А мы восемьдесят лет не видели голубого неба Земли. И мы хотим посмотреть на него снизу, а не из космоса.

— Ну, что вы говорите, капитан. Медицина за эти годы шагнула вперед…

— Вы можете вернуть нам молодость?

Вновь ответ задержался дольше, чем требовалось для прохождения сигнала. На какой-то сумасшедший миг сердце капитана забилось в надежде услышать: «Да, теперь и это возможно!»…

— Нет. К сожалению, нет, капитан.

— Значит, нам нечего делать в этом вашем госпитале. К тому же есть риск, что нас оттуда вообще не выпустят. Врачи заявят, что нам противопоказано тяготение, и до конца жизни мы сможем видеть Землю только в иллюминатор. Что, скажете — не так?

— Я не врач, — ответил Мердок без прежней уверенности.

— Ну так спросите у них. Я-то их знаю. («В мое время отбор по здоровью в звездные экспедиции был воистину драконовским… поэтому, наверное, столько из нас и дожило до возвращения. Почти половина команды.»)

— Да, капитан! — словно вспомнил что-то Мердок. — Мы получили ответ на ваш запрос. К сожалению, ответ отрицательный. Ваша жена скончалась двадцать восемь лет назад. Ваш сын умер три года назад. Мне очень жаль, капитан.

МакГрегор вздохнул с облегчением. Должно быть, Мердок хотел дать ему понять, что капитану нечего делать на Земле… где ему сознавать, что МакГрегор стремится на Землю вовсе не ради встречи с призраками прошлого.

— Что по другим членам команды? — спросил он.

— Живы сестра Томлинсона, дочь Баффита, двое племянников Гонсалеса, младший брат Гуччи, племянник Стерна и племянница Прауда. К сожалению, это все.

Ничего удивительного. Когда они уходили к звездам, мало у кого были семьи и тем более дети. Все-таки, даже если бы все прошло по плану, они вернулись бы почти через тридцать лет после старта. Правда, благодаря релятивистскому сокращению времени, сами бы при этом практически не постарели… Тогда летали только к ближайшим звездам, хотя теоретически можно было посылать экспедиции, которые вернулись бы и через сто, и через триста, и через тысячу лет. Но этого не делали. Не столько даже потому, что вернувшимся астронавтам было бы трудно адаптироваться в новом мире — просто считали бессмысленным. И, как выяснилось, правильно считали. Люди все-таки изобрели этот, как его, гипердрайв…