Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин Страница 30

– Да нет, гораздо хуже, – сказал он с той же легкомысленной, глуповатой интонацией и сел на кровать. – Вы… – Он несколько раз запнулся. – Вы помните, что случилось четыре года назад в апреле? В девяносто восьмом?

– В апреле? Нет, ничего особенного.

– Был конец света, – сказал Орр.

Его лицо передернулось мышечным спазмом, и он несколько раз сглотнул, как будто ему не хватало воздуха.

– Никто больше не помнит.

– Вы о чем? – спросила она с чувством смутной тревоги.

Апрель… апрель девяносто восьмого, подумала она. Помню ли я апрель девяносто восьмого? Она поняла, что не помнит, а надо бы. И испугалась. Его? Вместе с ним? За него?

– Это не эволюция. Просто самосохранение. Даже не знаю… В общем, было гораздо хуже. Вы такого даже не помните. Мир был тот же, что первый, который вы застали, с населением в семь миллиардов, только… было хуже. Нигде, кроме нескольких европейских стран не успели вовремя, еще в семидесятых, сократить выбросы, ограничить рождаемость и ввести карточки. И когда мы наконец попробовали организовать снабжение, было уже поздно. Продуктов не хватало, мафия контролировала черный рынок; чтобы что-то есть, надо было покупать на черном рынке, у многих такой возможности не было. В восемьдесят четвертом переписали Конституцию, это вы помните, но положение было такое аховое, что переписали гораздо сильнее. Даже не стали делать вид, что у нас все еще демократия, ввели что-то вроде полицейского государства, но не помогло – система сразу же развалилась. Когда мне было пятнадцать, закрылись школы. Той, большой Чумы не было, но одна за другой вспыхивали эпидемии – дизентерия, гепатит, потом бубонная чума. Правда, в основном люди умирали от голода. А в девяносто третьем на Ближнем Востоке началась война. Правда, не совсем такая. Израиль против арабов и Египта. Присоединились все крупные государства. Одна африканская страна, воевавшая за арабов, сбросила на два израильских города атомные бомбы. Мы помогли нанести ответный удар, и…

Он помолчал, а затем продолжил, судя по всему не заметив, что из его рассказа выпал кусок.

– Я пытался выбраться из города. Хотел дойти до Лесного парка. Меня тошнило, идти было невмоготу, я сел на ступенях какого-то дома в районе Западных холмов. Дома все сгорели, но ступеньки были бетонные. Помню, в трещине между ступеньками росли одуванчики. Я сел, а встать уже не могу и понимаю, что больше не встану. Мне все казалось, что я встал и пошел, что выхожу из города, но это был уже бред. Я приходил в себя, опять видел одуванчики и понимал, что умираю. И что все вокруг тоже умирает. А потом мне… приснился сон.

Пока он говорил, голос у него стал сиплым, а теперь и вовсе пресекся.

– Со мной все было хорошо, – наконец продолжил он. – Мне снилось, что я дома. Я проснулся, и со мной все и правда было хорошо. Я был у себя дома, в кровати. Только такого дома у меня никогда не было в том мире – другом, первом. В плохом мире. Господи, лучше б я совсем его забыл. Я его почти и забыл. Невозможно такое помнить. Я с тех пор себе говорю, что все это был сон. Только это неправда! Вот сон. Который сейчас. Этот мир не настоящий. И даже не вероятный. Настоящий – тот, что был. На самом деле мы все умерли. А перед тем угробили наш мир. Ничего не осталось. Только сны.

Она ему поверила, и тут же с возмущением эту веру отбросила.

– Ну и что? Может, так всегда и было! Ничего страшного. Вы же не думаете, что вам позволено делать что-то, чего делать нельзя? Кем вы себя вообразили? В мире нет ничего случайного; все происходит так, как должно. Всегда! Какая разница, как это называть – реальностью или сном? Это ведь одно и то же, разве нет?

– Не знаю, – сказал Орр, явно мучаясь.

Она подошла и обняла его, как ребенка, которому больно, или как умирающего.

Его голова тяжело улеглась ей на плечо, на колено мягко опустилась светлокожая широкая кисть.

– Вы спите.

Он не возразил.

Ей пришлось как следует его встряхнуть, чтобы он хотя бы запротестовал.

– Нет, я не сплю. – Он всполошился и сел прямо. – Не сплю. – И снова обмяк.

– Джордж!

И правда: если обратиться по имени, помогает. Он открыл глаза и даже перевел взгляд на нее.

– Не засыпайте! Продержитесь еще чуть-чуть. Попробую гипноз. Чтобы вы смогли поспать.

Она собиралась узнать, какой сон он хочет увидеть, что ему внушить насчет Хейбера, но Орр был уже не в том состоянии.

– Так, сядьте на раскладушку. Смотрите… смотрите на пламя в лампе, это сгодится. Но не засыпайте.

Она поставила масляную лампу в центр стола среди яичной скорлупы и объедков.

– Сосредоточьтесь на пламени и не спите! Вам будет легко и приятно, но спать вы не будете, пока я не скажу: «Спите». Вот так. Вам легко и удобно…

Чувствуя легкую фальшь, она продолжила разыгрывать роль гипнотизера. Орр поддался практически сразу. Она даже сперва не поверила и решила проверить.

– Вы не можете поднять левую руку, – сказала она. – Пытаетесь, но она слишком тяжелая. Не идет… А теперь она снова легкая, вы можете ее поднять. Так… хорошо. Через минуту вы заснете. Вам что-то приснится, но это будут простые, обычные сны, как у всех. Не эти, особенные – не действенные. За одним исключением. Вам приснится один действенный сон. В нем…

Она осеклась. Ей вдруг стало страшно, все внутри похолодело. Что она творит? Это ведь не игры, не игрушки, сюда с глупостями лезть нельзя. Он был сейчас в ее власти, а его власть безгранична. Какую чудовищную ответственность она на себя взваливает?

Человек, который, как она, считает, что нет ничего случайного, что все мы части целого и что ощущение себя частью целого и делает нас целым, – такой человек никогда, ни при каких обстоятельствах не испытывает желания играть в Господа Бога. В такие игры стремятся играть лишь те, кто отрицает свою сущность. Но ей навязали эту роль, и теперь поздно идти на попятную.

– В этом сне вам приснится, что… доктор Хейбер – человек гуманный, что он не пытается вам навредить и будет с вами