Алан Фостер - Чужой - 3 Страница 30

Ее глаза инстинктивно стали искать возможные входы: вентиляционные отверстия, дверные проемы. Но в глазах темнело, мысли отяжелели.

Клеменз подошел к ней с инъектором в руках.

– Посмотри на себя. Ты называешь это состояние "на ногах"? Ты едва на них стоишь. Организм - это эффективная машина, но всего лишь машина. Начнешь требовать от нее слишком многого, и она не выдержит.

Она закатала рукав. - Только не надо читать мне лекции. Я знаю, что делаю.

Фигура в углу громко бормотала:

– Я не знаю, почему люди во всем обвиняют меня? Прямо рок какой-то. Это, конечно, не означает, что я совершенен, но, ей-богу, я не понимаю, почему одни люди всегда стараются обвинить других.

Клеменз улыбнулся.

– Очень мудро подмечено. Спасибо, Голик.

Он наполнил инъектор, проверяя уровень.

Когда она села в ожидании укола, она случайно обернулась на Голика, который, к ее удивлению, оскалился в ответ на ее взгляд. Выражение его лица было совершенно нечеловеческим: отсутствие мысли, чистый восторг идиота. Рипли с отвращением отвернулась, ее занимали другие заботы.

– Ты замужем, - неожиданно спросил спеленутый.

Рипли вздрогнула: - Я?

– Тебе надо выйти замуж, - совершенно серьезно заявил Голик. - Иметь детей.., ты симпатичная девчонка. Я знавал много таких. Дома. Они всегда любили меня. Ты тоже умрешь.

Он начал насвистывать.

– Это действительно так? - спросил Клеменз.

– Что?

– Что ты замужем.

– Зачем тебе.

– Просто интересно.

– Нет.

Он подошел к ней с инъектором в руках.

– Как насчет одного уровня со мной? - спросила она.

Он ответил вопросом на вопрос:

– Ты не могла бы поконкретней?

– Когда я спрашивала тебя, как ты попал сюда, ты не ответил. Когда я спросила, откуда у тебя клеймо заключенного, ты опять увильнул от ответа.

Клеменз посмотрел в сторону.

– Это длинная история. Боюсь, что несколько мелодраматичная.

– Ну тогда развлеки меня немного.

Она сложила руки под подбородком и уселась на кровать.

– Моя беда в том, что я был сообразительным. Я знал все. Я был талантлив, и мне казалось, что больше мне ничего и не нужно. Некоторое время так оно и было.

– Это было сразу после окончания медшколы, за время обучения в которой я умудрился попасть в лучшие пять процентов своего класса, несмотря на то, что, как я полагал, было умеренным пристрастием к мидафину. Тебе известно такое фармацевтическое средство?

Рипли медленно покачала головой.

– О, это симпатичная цепочка пептидов и тому подобных. Заставляет чувствовать себя непобедимым и при этом не лишает тебя способности рассуждать. Однако оно требует поддержания определенного уровня в крови. Будучи парнем умным, я без особых трудностей присваивал нужное мне количество из запасов учреждения, где я в тот момент работал.

– Меня считали весьма многообещающим будущим врачом исключительного дарования, проницательным и заботливым. Никто не подозревал, что мой основной пациент - это я сам.

– Это случилось на первом месте, куда я получил назначение. Центр был счастлив заполучить меня. Я работал за двоих, никогда не жаловался, почти всегда был точен при диагнозах и назначениях. После очередного дежурства я ушел, взвился вверх, словно орбитальный челнок, и забрался в кровать, чтобы раствориться в ощущении полета, когда зазвонил коммутатор.

– Взорвался находившийся под давлением бак энергетической установки центра. Всех, с кем удалось связаться, собирали на подмогу. Серьезно пострадало тридцать человек, но лишь несколько нуждались в госпитализации. Ничего сложного. Ничего такого, с чем бы не мог справиться молодой специалист. Я решил, что справлюсь с этим сам. А потом я направился домой, так что никто не успел заметить, что я был слишком возбужден и весел для человека, поднятого из постели в три часа утра.

Он остановился, собираясь с мыслями.

– Одиннадцать из тридцати умерли, потому что я неправильно назначил дозу обезболивающего. Мелочь. Казалось бы, простая вещь. С этим мог справиться любой дурак. Любой. Таков мидафин. Он практически не влияет на твой рассудок. Только изредка.

– Извини, - мягко сказала Рипли.

– Ничего. Я получил семь лет тюрьмы и пожизненный испытательный срок. Моя лицензия мгновенно опустилась до уровня З-С со строгими ограничениями, что и где я могу практиковать. В тюрьме я избавился от моей великолепной привычки. Но это уже не имело значения. Слишком много было вокруг родственников, помнивших смерть своих близких. Не было ни малейшего шанса, что ограничения будут когда-либо пересмотрены. Я скомпрометировал свою профессию, а экзаменаторы восхищались, ставя меня в пример. Ну, а теперь представь, куда я мог пристроиться с такой профессиональной квалификацией. И вот я здесь.

– Я так сожалею.

– Обо мне? Или обо всем случившемся? Если о последнем, то я тоже. А о сроке заключения и последующих ограничениях - нет. Я заслужил это. Я заслужил все, что произошло со мной. Я лишил жизни одиннадцать человек. Небрежно, с улыбкой на лице. Я уверен, что погибшие тоже подавали надежды. Я разрушил одиннадцать семей. И, поскольку я никогда не смогу забыть этого, я буду всю жизнь нести этот груз. Вот почему я выбрал именно это назначение. Здесь учишься жить со всем, что ты натворил.

– Ты отбывал срок здесь?

– Да, и знаю всех как облупленных. Поэтому, когда они остались, я остался тоже. Никто другой не станет держать меня на службе.

Он повернулся, чтобы сделать ей инъекцию.

– Ты доверяешь мне сделать укол?

В тот момент, когда Клеменз наклонился к Рипли, на пол сзади него приземлился чужой так же тихо, как он отделился от потолка. Он присел после падения, потом выпрямился в полный рост. Было удивительно и страшно видеть, что создание такого размера может двигаться так тихо. Она видела, как он стоит, возвышаясь над улыбающимся медиком, и его металлические резцы поблескивали под бледным верхним освещением.

Пока Рипли пыталась привести в действие парализованные голосовые функции, она успела заметить какими-то другими органами, что этот чужой несколько отличался от тех, с которыми она сталкивалась раньше. Голова этого чудовища была более широкой, тело - более массивным. Эти небольшие физические отличия зафиксировались в ее мозгу, как краткая вспышка среди застывшего мгновения ужаса.

Клеменз наклонился к ней с беспокойным видом.

– Эй, что случилось? Ты выглядишь так, словно тебе трудно дышать. Я могу…

Чужой оторвал его голову и отбросил в сторону. Она не закричала. Она хотела. Она пыталась. Ноне могла. Ее диафрагма выталкивала воздух, но звука не было.

Чудовище оттолкнуло обезглавленное тело Клеменза и посмотрело на нее. Если бы у него были глаза, мелькнула у нее мысль, а не зрительные рецепторы, еще не изученные наукой. Пусть ужасные и кровожадные, по крайней мере, через глаза устанавливается связь. Окна души, как она прочитала где-то.