Филип Фармер - Бессмысленная маска Страница 30

У него было хорошее оправдание тому, что он стремился большую часть времени проводить в одиночестве. Как и многие специалисты, он был крайне занят своими профессиональными обязанностями. Но в отличие от большинства специалистов, Бенагур получил особые привилегии ввиду строгих обычаев своей религии. Если только это было возможно, он ел в одиночестве и только пищу, разрешенную его религией. Другие евреи экипажа состояли в сектах с чересчур вольными обычаями, не позволявшими Бенагуру признать их за истинных иудеев. Ну что ж, остальные принимали и это: они считали его сверхфанатичной личностью, но тем не менее весьма уважали за знания.

У Рамстана не было никаких проблем в общении с Бенагуром до той ночи, когда была похищена глайфа. Хотя Бенагур был весьма замкнут, это не тревожило Рамстана, который был не менее сдержан.

А теперь Рамстан чувствовал некоторую вину. Если бы он не сделал того, что сделал, он не вверг бы Бенагура в то странное бешенство, которое овладело коммодором.

Был ли Бенагур безумен? Был ли он сумасшедшим с любой точки зрения, если не считать точки зрения Рамстана? Быть может, если бы остальные подозревали то, что подозревает Бенагур, они вели бы себя так же?

С другой стороны, никто из них не был бы потрясен столь глубоко. Никто из них не имел такой душевной конституции, как Бенагур; никто из них не ходил по краешку безумия, когда достаточно лишь легкого толчка, чтобы свалиться в пропасть. В конце концов, Майя Нуоли испытала то же самое ощущение сверхмощного света и не лишилась рассудка. Она лишь стала более углубленной в себя и не хотела говорить об ощущениях, испытанных ею в толтийском храме. Но она исполняла свои обязанности ботаника так же безукоризненно, как и раньше.

Рамстан гадал, почему глайфа попросила, чтобы вместе с ним и Бенагуром пошла Нуоли. Какую роль она играла в той драме, которую глайфа сочинила, не испытывая ни малейших сомнений? И кстати, какая роль была отведена Бенагуру? Быть может, он теперь выпадал из замыслов глайфы? Чем бы ни было то, что прошло через субъективные чувства троих, оно вывело Бенагура из равновесия и сделало его бесполезным для глайфы.

Вполне возможно, что глайфа включила Нуоли и Бенагура в число приглашенных просто для того, чтобы Рамстан не был изобличен как единственный имевший возможность совершить похищение. Подозрение падало и на них. Если так, то глайфа просчиталась. Подозрения не коснулись ни Бенагура, ни Нуоли.

Рамстан вошел в кабинет доктора Ху. При виде капитана Ху поднялась из-за своего стола.

— Садитесь, Джулия, — сказал Рамстан Он использовал имя Ху как знак того, что формальности тут неуместны.

Рамстан сделал знак, и из палубы выросло кресло. Он сел и после нескольких секунд молчания спросил:

— Ну и что?

Ху не смотрела на Рамстана.

— Коммодор Бенагур утверждает, что вы похитили у тенолт глайфу.

«Теперь все открылось, — подумал Рамстан. — Нет, на самом деле нет. Возможно, Бенагур и Ху не скажут остальным».

— Вы проверяли его на детекторе лжи?

— Да, конечно. Детектор подтвердил: Бенагур думает, что говорит правду.

— В таком случае он псих, — хмыкнул Рамстан.

Ху помолчала в нерешительности, а потом посмотрела в глаза Рамстану:

— Его обвинения должны быть проверены. Рамстан вскочил с кресла, воскликнув:

— Что-о?!

Ху развела руками и пожала плечами:

— Он собирается выдвинуть против вас официальное обвинение.

Рамстан сел и закусил губы.

— Я не могу позволить этого. Мы находимся в чрезвычайно сложной и опасной ситуации. Толтийский корабль… ужасное разрушение Валиска… нет. Все нормальные процедуры должны быть приостановлены.

— Вы не позволите Бенагуру выдвинуть обвинения?

— Я не могу сейчас дать на это разрешения. Только после того, как мы окажемся вне опасности.

Рамстан подался вперед — плечи напряжены, кулаки сжаты.

— Послушайте. Если Бенагур действительно проявляет признаки психического заболевания, то нет нужды заносить его нелепые обвинения в официальные документы.

— У него действительно наблюдается некоторое расстройство, но это отнюдь не то же самое, что душевная болезнь.

Рамстан откинулся назад и произнес с легкой улыбкой:

— А не обвинял ли он меня заодно в неверии в Бога?

— Нет. Об этом он ничего не сказал. А почему он должен был это сделать?

— Совсем недавно, на берегу, он бросил и такое обвинение. Кажется, он думал, что это заставит меня чувствовать себя преступником, действительно виновным в похищении глайфы. И даже больше.

— Он был бы сумасшедшим, если бы обвинил вас еще и в этом, — сказала Ху. — Но он этого не сделал.

— Он едва не напал на меня, пока мы были на побережье.

Ху удивленно вскинула брови:

— Да? Были ли его намерения явными? Он ударил вас или же сделал какие-либо однозначно угрожающие движения?

Рамстан, бывало, совершал и худшие поступки, нежели ложь, но солгать сейчас он просто не смог.

— Нет. Но было очевидно, что ему очень хотелось напасть на меня.

Гримаса Ху показывала, что это недостаточно веский довод для того, чтобы признать Бенагура ненормальным. И Рамстану показалась, что Бенагур был не единственным из экипажа, кому хотелось как следует отделать капитана.

Рамстан встал.

— Бенагур будет находиться в своей каюте — разве что его состояние ухудшится и его придется поместить в изолятор. Вы или кто-нибудь из ваших коллег будете проводить лечение.

Ху поднялась.

— В электроэнцефалограмме и пробах крови не содержится ничего, что указывало бы на заболевание психики.

— Но этими методами нельзя с абсолютной уверенностью диагностировать невроз или психоз, не так ли?

— Не во всех случаях. Психосоматическая система имеет широкий спектр проявлений, зачастую обманчивых. Столетиями…

— Вы получили приказ, — сказал Рамстан и вышел. Пусть Ху сама дает команду креслу втянуться в палубу. Существовало правило, что убирать кресло должен был поднявший его, но черт бы побрал эту врачиху!

По дороге в свою каюту Рамстан вызвал мостик по вживленному передатчику:

— Гэррик, приказ всему экипажу вернуться на судно. Мы отбываем на Калафалу через час. Я буду на мостике через тридцать минут.

«— Сколько миров?

— Больше, чем много.

— Сколько путей?

— Больше, чем много. И все они — один путь.

— Чем кончаются те пути, которые есть один?

— Смертью или мудростью, или тем и другим. И еще одним.