Станислав Гимадеев - Принцип четности Страница 30

— А вы, Рудольф Анатольевич, — осторожно поинтересовался Сергей, — какую для себя выбрали гипотезу?

— Никакой, — вымолвил Ревич. — Мне они не нужны. Я же ученый, понимаете меня? Через мою голову по долгу службы прошло столько гипотез и мнений, что я стал относиться к ним спокойно. А потом, когда я понял, что мы окончательно зашли в глухой тупик, то вообще стал к ним равнодушен. Но это мое личное отношение. В резервации же очень по-разному воспринимают то, что происходит. Каждый решает для себя сам. И вам, Сережа, тоже придется самому выбрать, как относиться ко всему этому. Кто-то пытается привлечь для объяснения все мыслимые человеческие науки, кто-то религию, кто-то даже потусторонние силы… Кто-то вообще никак на этот счет не думает. Смирился, привык и живет себе потихоньку. Я вообще-то не люблю давать советы, но… Знаете, вы обязательно найдите себе тут друзей, обязательно!.. Иначе будет очень тяжело, поверьте мне. Или займитесь каким-нибудь делом. Найдите себе отдушину. Только не скатывайтесь в пьянство… А это здесь элементарно. Даже не заметите.

— Если не секрет, — спросил Сергей, — какую отдушину нашли вы?

— Ну что вы, — вздохнул Ревич. — Признаться, я мало общаюсь с людьми. Все больше с книгами. С ними, знаете ли, проще и лучше. Они мудрее. А кроме того, я пишу свою книгу. Ну, скажем так, пытаюсь. Историю нашей резервации. И предысторию тоже.

— Вот даже как… Интересно.

— Просто однажды я почувствовал, что обязан это сделать. Потому что, если это не сделаю я, то никто не сделает. Здесь же никому нет дела ни до чего, кроме самого себя. Ну, у чиновников из мэрии, кроме того, заботы, которые им по должности положены. И все… Я же не могу себе позволить, чтоб наша жизнь здесь с течением времени ушла в забвение. Я не верю, что потом это никому не будет интересно. Да, честно говоря, я не жду никакой благодарности за свой труд… Не мешают, и на том спасибо… — Он помолчал, а потом тихо добавил: Вот моя отдушина, Сережа, и так или иначе она помогает мне. А больше мне ничего не нужно.

— Значит, со всем остальным вы смирились?

— Смирился, — сказал Ревич. — И давно. А что мне еще делать?.. Борьба — это уже не для меня. Да, и чем бороться? С ветряными мельницами?

— Скажите, а ваша семья далеко? — спросил Сергей и тут же пожалел.

Ревич посмотрел на Сергея, что-то изменилось в его лице, он заморгал и отвернулся к книжному стеллажу.

— Они все в Подмосковье… — хрипло произнес он. — И жена, и дети. Сын такой же, как вы. Антоном зовут. Внучка Настя, ей уже шесть лет… Младшая Леночка, ей уже двадцать пять… Замуж вышла, пока я тут… Сына родила. А я его даже не видел. Внук… Вы понимаете? Не видел! Боже мой!..

Голос его задрожал. Он по-прежнему не поворачивался.

— Я Ольге столько раз говорил, чтоб не ездили сюда, — говорил он полушепотом. — Все равно приезжают. На сердце сразу становится так больно! Я их отговариваю, а сам все равно жду, жду… И больно, и без них еще хуже… Он тяжело вздохнул всем телом. — Иногда я думаю, — вымолвил он, — вдруг когда-нибудь… Ну, вдруг!.. Вот в один прекрасный день Оболочка исчезнет, все кончится, а я не доживу… Понимаете, просто не доживу! Мне уже пятьдесят шесть лет. А сколько нам тут еще куковать? Может быть, это навсегда. Представляете? Навсегда!..

— Ну, что вы, Рудольф Анатольевич… — смущенно пробормотал Сергей. Ему стало страшно неловко оттого, что он завел разговор в такое русло. — Вдруг вам повезет, вдруг этот жребий…

— Мне никогда не везло ни в каких лотереях, — Ревич повернулся к Сергею с поджатыми губами. Глаза его были влажными.

— Мне тоже, — проронил Сергей.

Настроение Ревича заметно упало. Библиотекарь сидел, понуро откинувшись в кресле и слегка прикрыв глаза. Сергею показалось неуместным спрашивать сейчас его о чем-нибудь еще, и он встал.

— Рудольф Анатольевич, спасибо, что уделили мне время, — проговорил Сергей. — Я пойду.

— Да вы не обращайте на меня внимания, — немного оживился Ревич. — Вы же, наверняка, узнали не все, что хотели. Вы спрашивайте, ради бога!

— Нет, нет, я пойду, — торопливо сказал Сергей. — Еще раз спасибо. Я обязательно еще зайду потом. Сейчас мне надо идти.

— А вы заходите ко мне домой, — с готовностью предложил Ревич. — Я вам покажу свою рукопись, если вам это интересно. Чаю попьем. Нет, правда, заходите! Вечерами и по выходным… Я буду только рад. Да и у вас еще будут вопросы, я по себе знаю. Я живу в четырнадцатиэтажке, в шестьдесят первой квартире на восьмом этаже. Запомните?

— Хорошо, я запомнил. Непременно зайду, — пообещал Сергей. — До свидания.

— Спасибо, что зашли, Сережа, — сказал Ревич. — Приятно было познакомиться и поговорить.

Сергей вышел из прохода между книжными стеллажами. Библиотекарь неподвижно сидел в своем кожаном кресле, и взгляд у него был печальный и потухший.

Налет грусти остался в душе Сергея после этого разговора. И зачем я только спросил его о семье, подумал он невесело. Выбил, наверное, человека из колеи на весь день.

Теперь ему предстояло посещение больницы. Сергей справедливо рассудил, что больница не рухнет, если он сначала зайдет домой и примет душ, и с тем решением направился на свою новоиспеченную квартиру.

Дома он обнаружил, что напрочь отсутствует горячая вода. Кран глухо ворчал и дрожал, а затем немного сплюнул в ванну и успокоился. Понадеявшись, что это, все-таки, не происки резервации и что вода, может быть, вот-вот появится, Сергей протопал в свою комнату и бухнулся на раскладушку. Спать не хотелось совершенно. Он полежал несколько минут, прокручивая в голове то, что удалось узнать за сегодняшнее утро. Потом встал и подошел к окну.

В некотором отдалении от дома, перед самой железной дорогой простиралась длинная узкая гряда картофельных участков. За путями высился все тот же бесконечный лес. И мне придется наблюдать этот пейзаж неизвестно сколько лет, мелькнула мысль. Или десятилетий? Нет, нет, об этом лучше не думать! Он даже встряхнул головой, чтоб прогнать эту мысль. Тут взгляд его упал на черную тетрадь, которую Галушко вчера положил на подоконник. Что он там такого про нее наговорил-то? Какая-то робинзонада, да и только… Сергей хмыкнул, взял тетрадь и пролистал. Первые несколько листков содержали какие-то непонятные рисунки, схемы, столбцы цифр. Затем с чистого листа начиналась рукопись. Почерк был мелкий, убористый, но достаточно понятный. В некоторых местах страницы оказались слегка подпорчены влагой. Почитать, что ли, подумал он. Черт с ней, с этой водой и с этим медосмотром! Завтра схожу. Будем полагать, резервация от этого не погибнет.

С тетрадью в руках он снова повалился на раскладушку. Затем нашел начало рукописи и стал читать.