Вячеслав Рыбаков - Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения Страница 30

– Успеха чего?

– Да всего. На официальной основе никакие дружеские отношения немыслимы.

– Ой, правда… Вы проходите, пожалуйста. Или вы спешите?

– Ты как хочешь – чтоб я спешил или нет?

– Конечно, нет! – она храбро взяла его за руку и повела. Дима чуть стиснул ее кисть, она коротко обернулась, одарила его милой улыбкой – свеженькая, тоненькая, лучше и желать нельзя.

Квартира была невообразимо огромной. Миновали сумеречную прихожую, миновали какие-то закрытые двери – то ли в ванную, то ли в кухню, то ли в стенные шкафы… Вошли в комнату. Широкие окна, светлые портьеры, софа – хоть поперек ложись, цветной телевизор, фано, коврище… картины…

– Располагайтесь, пожалуйста, – Вика выпустила его руку и указала на софу, накрытую искусственной тигровой шкурой. Придвинула легко кресло и села напротив, заботливо оправив сарафан на загорелых коленочках. Перехватила Димин взгляд, улыбнулась и охотно покраснела.

– Я никак не ожидала, что вы уже прочитаете, – проговорила она.

– Я же обещал поторопиться… – Разговор начинался тоскливо. Так и пойдет, наверное. Говорить-то, в сущности, не о чем. – Ты, я смотрю, тоже действуешь оперативно. Дома никого?

– Никого… – нерешительно сказала Вика.

Девочка лгала. В квартире только что затих крик. Это не для тебя, надсаживалась мама, теряя всю привлекательность и делаясь старше своих лет. Я найду тебе настоящего друга, а пока танцуй! Но не совершай непоправимого! Эти патлатые бездельники всегда готовы подцепить что плохо лежит! А уж окрутить девушку с такой квартирой у них губа не дура! Теперь Вика непроизвольно старалась говорить тише – мама сидела за дверью и слушала.

Расскажи об этом Диме – не поверил бы. Он был абсолютно убежден, что такие вещи вымерли лет сто назад. Как минные заграждения.

– Ты говорила, у отца библиотека большая, – сказал Дима. – У меня к книгам слабость…

– Ой, у меня у самой!

– Можно глянуть?

Она чуть было не сказала вполне естественное «да», но в последний миг прикусила язык, вспомнив, что в кабинете – мама.

– Нет… вы знаете… Папа – он ужасно строгий и не разрешает трогать книги в его отсутствие, – облегченно закончила она.

– Надо же, – искренне удивился Дима. – По мне так это варварство – замораживать книги. Он хоть друзьям-то дает читать?

– Конечно! – спохватилась она. – Всем друзьям! Он вообще очень любит давать читать, только в библиотеку не пускает. Он говорит, – она вдохновенно импровизировала, – что если там кто-то копается, то нарушает систему, и потом ему самому уже ничего не найти.

– Ну, это понятно, – согласился Дима.

Рассеянно оглядываясь, он заметил связку из беличьих хвостов, висящую на гвоздике как раз над его головой.

– Ты смотри, – он приподнялся, поднял руку и тронул нежный рыжий пух. – Хорошие какие…

Вика улыбнулась, довольная, что разговор сошел с неприятной темы.

– Ребята подарили весной, – сообщила она. – Они на Крестовском тренируются, а там белки, так пару-тройку хвостиков уж принесут кому-нибудь из девчонок в подарок.

– Вот это да, – сказал Дима после паузы. Опустился обратно на тахту. – А белку куда?

– Ну, не знаю… Отпускают, наверное.

– Подыхать медленной смертью? – предположил Дима.

Вика покраснела.

– Ой, я как-то не думала, что ей без хвоста трудно, – пролепетала она. – Я обязательно им скажу, чтобы никому больше не приносили. Обязательно, правда!

– Похвально…

– Я даже их сниму сейчас, чтобы не висели! – она гневно встала. – Такая жестокость!

Неосмотрительно она потянулась к связке. Сарафанчик, и без того коротенький, буквально взлетел. Нежная фигурка нависла над Димой – чуть-чуть наклонив голову, он мог бы коснуться Вики лицом. Диму будто кинули в кипяток. Его рука сама собой легла на ее талию.

Девочка замерла.

Она была гибкая и теплая под неощутимо тонкой тканью. Ясно чувствовалась резинка трусов.

– Помнится, ты плясать любишь? – спросил Дима невнятно. Сам покраснел. До чего дурацкое положение, хоть выпускай обратно. – Может, покрутимся?

– Это только когда никого не знаешь, – нерешительно сказала она. Она ничего не чувствовала, но ничему не препятствовала. И только одна мысль сверлила: если они перестанут оживленно, шумно разговаривать, мама услышит, что тут происходит.

Дима деревянно опустил руку. Его лицо пылало.

– Да, помню – ты объясняла…

– Правда? – она так и стояла перед ним, неловко комкая хвостики. – Когда это я успела?

– Ну, ясно дело, не далее, как вчера.

Она заулыбалась и села.

– А, это мы про Юрика, да?

– Про Юрика, про Юрика…

– Быть может, вы голодны? – спросила она ни с того, ни с сего.

– Да нет, я обедал.

– А где?

– Ну как… На вокзале, в буфете.

– А я бы даже хотела так пожить, – задумчиво произнесла Вика и тут же испуганно осеклась. Эту реплику маме не стоило слышать так же, как тишину. – Ой, так о чем это мы?

– Да покамест ни о чем, – ответил Дима уже с явным раздражением.

– Вы сердитесь, да? – она вновь понизила голос. – Но вы поймите, пожалуйста, там ведь все танцуют. Шум, музыка, настроение… А тут – средь бела дня, вдвоем. Это же как-то… Как будто мы…

Она не знала, чем закончить. Напрашивалось «любовники», но она боялась сказать такое слово – не потому, что вообще его боялась, в обычном разговоре с подружками, с Юриком или с кем-то незнакомым в компании оно выговаривалось не труднее любых других: но после того, как ее тело узнало ладонь, Вике нелепо казалось, что до любовников им с Димой остался один маленький шажок.

– Можно задернуть шторы, – уже открыто издеваясь, предложил Дима. Но она не заметила иронии.

– Это ничего не даст, – голос был почти жалобным. – Правда… Я пойду брошу куда-нибудь, – и помахала в воздухе хвостами.

– Да повесь, чего уж теперь…

– Думаете, можно?

Дима кивнул. Она потянулась была, но тут же отпрянула. Протянула ему хвосты. Рука подрагивала.

– Дима, повесьте, пожалуйста…

Смеясь, он повесил.

– Быть может, кофе? – натужно спросила она.

– Что я, жрать сюда приехал, что ли?!

– Да, но… – она беспомощно развела руками. Она сама не знала, причем тут кофе. Просто сказывалась дрессировка. – А зачем вы приехали?

Дима опешил.

– Вообще-то книжку тебе принес. А также в надежде на умную степенную беседу, перемежаемую трелями соловья.

Они принялись умно и степенно беседовать – о книгах, фильмах и прочем. Было скучно. Соловей в кабинете пока молчал. Краем уха слушая Вику, Дима ерзал на роскошной софе, надеясь, что его многострадальные штаны – и в пазухе над тамбуром в них, и на ступенях спуска к Обводному в них – подзамажут буржуям шкуру. Это его повеселило: софа в тигровой шкуре. Раньше были витязи, теперь – софы. А чем я сам не витязь, подумал он. Не «в», а «на» – но это влияние урбанизации. Его угораздило повторить это сообщение вслух, и Вика сразу спросила: «Какой Тариэл?», а когда он пустился в объяснения, заойкала: «Ой, а я не читала! Интересно? Ну раз вам понравилось, то, конечно, интересно! Наверное, у нас есть! Сейчас посмотрю!» Она двинулась к отцовскому кабинету, но тут же встала как вкопанная и покраснела: «Все время забываю!.. Он меня так всегда ругает!» «Не люблю, когда меня ругают», – сообщил Дима.