Вероника Кузнецова - Дневник штурмана Страница 30

Поверил он или не поверил, определить трудно, но допрос прекратился.

В рубке я занялась своей новой теорией. Теперь, когда я поняла, почему бортинженер рвётся из кожи вон, доказывая своё рвение, я могла бы читать и заниматься посторонними делами, ни на кого не обращая внимания, потому что совершенно ясно, что на Т-23-7 я не полечу и биться за звание самого безупречного штурмана на всей планете мне ни к чему, однако подступы к решению проблемы так и не были преодолены, а это не позволяет бросить начатое, иначе останется ощущение собственной бездарности и бессилия, словно проблема мне не пор зубам. Вот если бы я увидела решение, то работу можно было бы и отложить, моей штурманской чести это не унизит, правда, тогда обидно было бы бросать дело на середине.

Итак, сидела я над своей работой и буквально ломала голову от умственных усилий, а другая часть моего сознания скакала по недавним событиям. По-моему, человеческое сознание может раздваиваться, разтраиваться и вообще раскалываться на несколько частей, так что человек думает сразу о нескольких вещах сразу. Параллельно работе я вспоминала о гордости несносного бортинженера, когда он говорил о том, что его заявление принято к рассмотрению. Какой-то дурацкий немец, не имеющий собственных мозгов и способный слушаться лишь приказов, рассчитывает полететь на Т-23-7! Не могу сказать, что меня притягивала эта планета, но мне было обидно, что я буду летать на своём старом космическом корабле с хорошо мне знакомыми Алексеем Афанасьевичем, Зиной и Сашей по дальним, но лишённым новизны маршрутам, а этот бортинженеришка, которого я не взяла бы с собой даже подсобным рабочим за его наглость и угодничество, полетит осваивать новые миры. И сидит себе тихо, как мышь, что-то сосредоточенно изучает, пользуясь тем, что в рубке никого, кроме меня, нет, а со мной можно не считаться. Я ещё могу понять, что на Т-23-7 полетит мистер Уэнрайт, если, конечно, благополучно вернётся из нашей экспедиции: этот сухарь без нервов и эмоций создан быть командиром в опасных экспедициях. Но мистер Гюнтер…! Меня удивляло, что кандидатуру мистера Форстера отклонили. По-моему, такому решительному волевому человеку самое место среди опасностей. Уж он бы перед трудностями не отступил. Отклонить кандидатуру мистера Форстера и принять к рассмотрению заявление ничтожного мистера Гюнтера!

— Мистер Гюнтер! — позвала я.

От неожиданности немец выронил книгу.

— Да, мисс?

— Извините, я вас отвлекла, — начала я очень любезно. — Ответьте мне только на один вопрос: почему кандидатуру мистера Форстера отклонили от полёта на Т-23-7, а в эту экспедицию его включили?

Немцу было не по себе от моих расспросов, но он всё-таки ответил:

— Потому что об этом он попросил у командира, мисс, а командир замолвил за него слово в Комитете.

— Разве они были знакомы раньше?

— Они учились вместе, мисс, и когда-то очень давно вместе летали.

— А потом?

— Потом мистеру Уэнрайту стали поручать более сложные полёты, чем мистеру Форстеру. Мистер Уэнрайт — очень хороший специалист, мисс.

У бортинженера была почтительная манера говорить со мной, жаль, что поступал он возмутительно, человека же определяют не слова, а поступки. Поговорив с ним немного о незначительном и не так уж мне интересном, мне теперь надо было приступать к тому основному, из-за чего я и завела разговор с этим неприятным выскочкой.

— А кто у мистера Уэнрайта будет вторым штурманом, мистер Гюнтер? — как бы между прочим спросила я, потому что на должность первого штурмана не претендовала. — Кандидатуру уже утвердили?

Бортинженер откровенно усмехнулся, причём самой наглой и обидной усмешкой из всех имеющихся на свете.

— Не вы, мисс, — сказал он и, прежде чем я успела задохнуться от негодования, пояснил. — В этой экспедиции будут принимать участие только мужчины. Мистер Уэнрайт вообще против того, чтобы женщин брали в опасные полёты. И я тоже, мисс.

Я смерила его презрительным взглядом.

— Разделяете старозаветное убеждение, что мужчины умнее, мистер Гюнтер?

— Нет, просто они сильнее, мисс. А в таких экспедициях, какую пошлют на Т-23-7, порой требуется не столько ум, сколько физическая сила и выносливость.

Я пожалела, что мало внимания уделяю физкультуре.

— Вот были бы все женщины, как мисс Фелисити, то против их участия никто бы не возражал. Но, к счастью, женщины не такие.

К счастью! Что мог этот человечишка знать о сердце мисс Фелисити?!

— Не всем же быть такими крошками, как мисс Хаббард, — вступилась я за горничную.

Мистер Гюнтер взглянул на меня с удивлением.

— Вы считаете себя выше, мисс?

Это было уж слишком.

— Безусловно, сэр! Надо совсем не иметь глаз, чтобы этого не увидеть.

— Командир так не думает, мисс. Он вообще был недоволен, что женщину включили в состав экипажа…

— По-моему, пока у него нет причины считать меня хуже… штурмана-мужчины.

— Нет, мисс. Ваш метод очень его заинтересовал.

Вот именно! А что до мнения командира об участии женщин в опасных полётах, то пусть он придержит его при себе. Для меня было важно лишь то, что лично ко мне он неприязни не испытывает.

— А что вы читаете, мистер Гюнтер?

— Справочник штурмана, мисс. В будущей экспедиции эти сведения могут мне пригодиться.

— Не буду вам мешать, сэр. Если возникнут какие-нибудь вопросы, можете обращаться ко мне, — сказала я.

— Спасибо, мисс.

Он говорил об участии в экспедиции, как о деле решённом. Ну и самоуверенность была у этого немца! Впрочем, я пожалела, что у меня не было с собой экземпляра моего учебника, где очень живо и понятно даются не только методы расчёта курса, но даже специальные таблицы, очень облегчающие неопытным штурманам задачу. Этот учебник был создан по чистой случайности, почти на спор. Как-то за завтраком у нас зашёл разговор о старине, о море, о потерпевших кораблекрушение и умирающих от голода людях. Особенно усердствовал Саша. Он уписывал за обе щеки мой яблочный пирог и с видом знатока рассуждал о таком допотопном заболевании, как цинга. Потом, естественно, речь пошла о наших временах, и Алексей Афанасьевич сделал очень важное замечание, что если бы что-то случилось с экипажем, пассажиры не смогли бы управлять космическим кораблём и погибли. Любой здравомыслящий человек с этим бы согласился, а я почему-то сказала, что имея хороший учебник, не погибнут. Саша Зайчик, конечно, пошёл в атаку, и дело кончилось тем, что я написала такой учебник-справочник, что даже Алексей Афанасьевич признал мою правоту. Для того, чтобы взбодрить предполагаемых пассажиров и облегчить им задачу по освоению незнакомой для них области, я решила снабдить учебник весёлыми иллюстрациями, из которых сразу было бы видно, о чём речь пойдёт в данном конкретном кусочке текста. Героем этих картинок, чтобы поиздеваться над Сашей Зайчиком, проявившим слишком большую прыть в споре, я выбрала длинноухого зайца, и он в очень выразительной мимике и жестах показывает терпящим бедствие пассажирам, что надо делать. Заканчивался учебник картинкой, где заяц уже прилетел на Землю и лежит у себя в саду под яблоней, заложив ногу на ногу, читает книгу и жуёт яблоко. На эти рисунки я потратила больше времени и сил, чем на сам учебник, но они придали книге убедительность. Когда я представила черновик на суд экипажу, то Саша Зайчик, увидев дыру на носке, надетом на мощную заячью ступню, совершенно потерял голову от ярости. На мой взгляд, его пляска напоминала буйство бешеного слона, а Зина, с ласковой материнской улыбкой смотревшая на его прыжки и топанье ногами, заявила, что так, должно быть, и должны были бы скакать зайчики на опушке леса, если бы сохранилось и то и другое. Протестующий Саша сразу сник, а когда, по рекомендации Алексея Афанасьевича, моя книга три месяца назад вышла в свет, то он вдруг обнаглел и стал заявлять, будто служит для меня источником вдохновения.