Вольдемар Грилелави - Игла Страница 30

Уже больше тридцати лет прошли, как научился вслух произносить слова. А таких слов даже, наверное, раньше не знал. Они сами вылетали из моих уст. Глупые, смешные, а я их не стыдился. Даже немного жалел, что недостаточно знаю еще лучших слов. Хотелось такое сказать, что никто никогда никому не говорил. Это были три дня блаженства и полетов в раю. Космос с его невесомостью и яркими звездами. Но сквозь опьянение любовью прорывался трезвый злой и жестокий голос с приказом и требованием немедленно лететь домой.

Приближалась пора возвращаться к семье, к своим детям и жене. Я не мог поверить, что это последние наши поцелуи и признания. Настолько нереальным казалось расставание. Все равно казалось, что сейчас захлопнется дверь, но я вернусь. Невозможно допустить мысль о прощании навсегда. Мы просто хотим сказать друг другу: "до завтра". Как же это все, что мы нашли, так запросто потерять?

А Светланка и сердцем, и душой понимала, что прощаемся мы навечно. И ничто, никакая сила не способна меня вернуть к ней. Она эту беду предчувствовала, но крепилась и радовалась последним мгновениям до последнего. И только тогда, когда я нежно поцеловал ее в губы и сказал: "прощай", она сорвалась и истерически разрыдалась. А я не мог ее ничем успокоить. Таких слов в природе не существовало, а врать, обещая, уже не стал. Так и оставил плачущую.

Три года прошло с тех пор, а все никак забыть не могу ее прощальных слез. Но никак нельзя было по-другому. Их можно осушить лишь другими слезами. Более горькими и болезненными. Однако жену и детей я не смел обижать. Но первый год я страдал жестоко. Не было того часа, чтобы я не думал о ней, не вспоминая наши счастливые беззаботные минуты. Час в час, день в день, днем и ночью она мерещилась мне. Я бредил ею. И так все эти годы.

Может, и легче было бы, если бы высказаться кому-нибудь, поделиться, услышать слова успокоения, порицания и упрека. Но я оберегал и дорожил семьей. Даже намека моей боли они не увидели, настолько глубоко закопал я свои страдания. Я ломал себя жестоко и зло, но жена и грустинки не увидала в моих глазах. Это моя рана и моя вина, и я хотел самостоятельно ее переболеть, чтобы моих родных не коснулись мои муки. Еще два раза меня посылали в этот город, но я под любым предлогом отказывался, понимая, что стоит лишь увидеть ее, как потом уже сил покинуть вряд ли хватит. Стонал, зубами скрипел, но отказывался, протестовал вплоть до увольнения с работы.

Потом немного утихомирилось в сердце, остыло. Время медленно затянуло рану. Семейные и производственные заботы засосали, успокоили. Сейчас с женой все просто замечательно. С детьми еще лучше. Меня любят, ждут и радуются встречам из командировок. А вот та буря разворошила прошлое, напомнила и перепугала, что конец пришел, а мне перед смертью к Светланке захотелось. Упасть перед ней на колени, ладони к лицу прижать и прощение вымаливать, что был в те дни жесток и беспощаден, когда бросил в слезах.

Владимир Борисович замолчал. Молчали все, протрезвев от такого откровенного и сантиментального признания, от услышанной романтической любви. Всхлипнул Саша.

— Ты чего? — спросил удивленный Миша. Он так же расстроился, но не до слез же.

— Светку жалко. Больше никого. Не надо было бросать. Такой любви у тебя уже никогда не будет.

— Заткнись, дурак, — грубо оборвал его Гриша. — Все правильно. К черту мимолетную любовь. А четверо детей, а жена? Такие женщины, как Светка, из породы самых опасных хищниц. Вот как уцепилась, что еле вырвался. Да еще с мясом, с кровью. А могла и запросто сожрать. Присмотрела мужичка и в капкан заманила. Вот только съесть не получилось. За это ты молодец. А что, годы у бабенке уже подошли, вот и распушилась вся, чтобы любой ценой к себе присосать. Но надолго ли потом хватило бы ее? Всю энергию на захват потратила, а потом все те же будни.

— Не надо ее ругать, — жалобно попросил Владимир Борисович. — Во всем лишь моя вина. Сам ведь гоголем танцевал, хвост распустил, да сказками услаждал. Поначалу много врал, потом про любовь говорил, а когда уже все серьезно завертелось, закружилось, так сразу правду про жену и детей вспомнил. Она ведь по-настоящему полюбила меня. Так женщины врать не могут. Да и с ее внешними данными с замужеством просто не может быть проблем. Любить она хотела меня, хотя я для нее был самой большой проблемой.

— А я так и скажу своей Раисе Николаевне, чтобы отстала от меня и напрочь позабыла. Надо вот такой любви дождаться, как у тебя, — пошмыгал носом Саша. — А чего так жить, когда даже совсем не любишь? Сплошные страдания.

— Потому что в кабак ходят не за любовью, а за женщинами, — резюмировал Гриша.

— Товарищи, — вмешался в дебаты заместитель начальника. — Прошу слова. Все же сегодня мой праздник, а народ до сих пор трезвый. Наливайте, пьем за меня.

— Таких, как ты, всегда снимают. Вот только с одного места на другое. И еще неизвестно, с понижением ли, и где вам лучше, — не согласился Гриша. — Пьем сегодня весь вечер только за любовь. Ибо она нас мужиков превращает из простых самцов в человека с большой буквы.

Предложение Гриши всем очень понравилось. Даже возмущенному заместителю. Женщин он любил больше всего на свете. И мужчины дружно поднимали тосты за прекрасный пол, за Светланку и Светика-самоцветика, которые делают нашу жизнь не только прекрасней и богаче, но содержательней и осмысленней. Мы от них плачем порою, рыдаем, смеемся, но от этого еще сильней жить хочется, творить и мечтать. Спасибо вам, Светы, за эти дни и часы, которые порой ценятся дороже всей жизни. И пусть расстались навсегда, но светлые воспоминания будут светить тем ярким светом, что так необходим для полноты содержания смысла жизни.

5. НЕСПОКОЙНЫЕ СНЫ

— А-а-а! — разорвал ночную тишину душераздирающий вопль, леденящий душу.

— А-а-а! — надрывался глас вопиющего, парализующий сознание и разум.

Испуганно закричали вороны, дремлющие на ночных деревьях в тишине и прохладе, попытался залаять ленивый пес по кличке Леша, да природная лень уговорила не тревожиться по пустякам. Сонный аэропорт легким шумом и гулом отозвался на странный шум вопящего. Проснулся и ночной сторож Алтыбай, неожиданно вспомнивший о своих прямых должностных обязанностях. И, прихватив ружье, заряженное холостыми патронами, отправился на осмотр охраняемого объекта. У него возникло желание обнаружить источник беспокойства.

С трудом освободилась из пут Орфея и синоптик Лариса, чуть не прозевав важный этап ночного дежурства — передачу синоптических наблюдений по инстанции. Она выскочила в легком воздушном платье из теплого помещения на улицу с сырым и немного прохладным ночным воздухом, на ходу окидывая сонным взглядом метеорологическую ситуацию, сочиняя текст информации. И скоренько помчалась на наблюдательный пункт обратно в тепло, мучаясь мыслью: и к какому это можно природному явлению приписать, сей ночной вой.