Иэн Бэнкс - Безатказнае арудие Страница 31

Сессин забрался в тесную кабину, размещенную слева от центра в задней части огромного локомотива, над тем местом, где у оригинала была будка машиниста. Он пристегнулся, проверил приборный щиток. Затем, откинувшись к спинке, посидел какое-то время, глубоко дыша, обводя взглядом трибуны и обзорные башни, потом посмотрел туда, где должна была находиться его жена, – в собственной башне клана, потом подумал: а пришла ли его последняя любовница, смотрит ли на него из какого-нибудь старинного дирижабля? Засвистела переговорная трубка – он включил ее.

– Готовы, сэр? – услышал он приглушенный голос главного механика.

– Готов, – ответил он.

– Тогда все. Передаем управление вам.

– Принял управление, – подтвердил он и снова перекрыл переговорную трубку.

Сердце его забилось быстрее, он рукавом отер пот с верхней губы, потом снял перчатку и из нагрудного кармана вытащил заглушки для ушей.

Руки его слегка дрожали.

Судейский дирижабль важно парил над высокой, украшенной флагами аркой, отмечающей стартовую позицию. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем флаги, висящие под дирижаблем, поменялись с красного на желтый, и толпа разразилась дикими восторженными криками.

Сессин отпустил тормоз и сдвинул с места регулятор, подавая вращение на колеса машины. Водородный двигатель с ревом выпустил огромное облако пара из выхлопной трубы (метрах в двадцати перед кабиной, где сидел Сессин, заходили вперед-назад гигантские поршни, исторгая новые клубы дыма, и с оглушительным лязгом огромная машина неторопливо поползла вперед, держась вровень с другими – все они были окутаны струями пара, испускали отчаянные свистки. Время от времени в эти хаотические шумы врывался бешеный солирующий звук колес, терявших сцепление с дорогой, когда резиновые покрышки попадали в лужицы масла, жидкости из гидравлической системы или воды.

Гонки начались полчаса спустя после многочисленных задержек (казалось, что каждая из них будет продолжаться бесконечно), на стартовой площадке тем временем потели участники, спускали пар машины, и вообще царила неразбериха.

«Паровозы» начали гонку по куртине Серефы – ровной поверхности полукилометровой ширины, расположенной за полуцилиндрическими башнями. Каждый круг составлял сто восемьдесят километров – дистанция, которую лучшие машины преодолевали за час; участники гонки должны были пройти по три круга. За машинами следовали судейский дирижабль и небольшое облачко платформ с камерами, напоминавшее рой насекомых. С камер картинка передавалась на импланты и на сеть экранов, а собравшиеся толпы наблюдали за происходящим с трибун и башен.

Когда лопнули покрышки у Бейер-Гарратта из клана генетиков (машина пошла юзом, на полной скорости заскребла бортом по внешнему ограждению, с чудовищным скрежетом окуталась облаком пара), Сессин, возглавивший гонку, спокойно подумал: «Ну вот, старина Уэррьет выбыл из компании, а ведь жизнь у него была последняя». Взрыв разметал по дороге куски конструкции, но Сессину удалось обойти их и провести свою трехсоттонную машину всего в нескольких метрах от тонкой внутренней стены.

Он шел впереди! Он кричал от восторга и был благодарен за то, что в кабине его болида шум не был слышен; широкая дорога простиралась перед ним, слегка искривляясь, – пустая, зовущая и грандиозная. Судейский дирижабль отстал от него, а облачко платформ с камерами держалось с ним на одном уровне. На каждой из вышек были камеры, зрители – обитатели замка и экстремадурцы – стояли группками на наружных стенах, но были как-то смазаны и не имели значения. Он был один; ликующий, свободный и один!

… Он вспомнил этот момент, и тогда у него появилась возможность уйти. Он оставил свое прежнее «я» за рулем и соскользнул с сиденья. Призраком пробрался он через люк в ревущее сердце подрагивающей машины, где стучали клапана, шипели газы и булькала вода, а жара от лязгающего, вибрирующего двигателя стояла такая, что его кожа покрылась потом.

Бредя среди грохота и звона, он начал понемногу вспоминать, что здесь оставил.

В тесном коридоре на ажурном металлическом полу между огромными поршнями и рычагами, совершающими возвратно-поступательные движения, как могучие металлические сухожилия, Сессин нашел свое прежнее «я», в тужурке машиниста: оно сидело ссутулившись за маленьким столиком, на котором стояла шахматная доска с партией в миттельшпиле.

Он тоже присел за столик. Его более молодое «я» даже не подняло головы, смотря на белые фигуры и посасывая кончик большого пальца.

– Силицианская защита, – сказал спустя некоторое время, кивнув на доску, молодой человек.

Сессин кивнул. Внешне он был спокоен, но мозг его напряженно работал. Он знал, что проходит своеобразное испытание, но у него не было заранее определенного кода для этой встречи, лишь тот факт, что он и этот молодой человек когда-то были одним лицом.

Силицианская? Не сицилианская?

Силицианская; Силиция, Цилиция, Киликия. Это что-то значило. Кто-то, о ком он слышал, был силицианцем. Древним.

Он порылся в своей памяти, пытаясь найти какую-нибудь связь. Тарзан? Тарсус? Потом он вспомнил строки из какого-то древнего стихотворения:

Я Тарзан, ты – Иисус.А силицианец так никогда и не изменился.

Да, именно такой и была договоренность.

– Профессор Саули часто разыгрывал эту партию, – сказал он, – когда работал над принципом запрета.

Молодой человек поднял глаза, на его лице мелькнула улыбка. Он встал и протянул руку. Сессин пожал ее.

– Рад тебя видеть, Аландр, – сказал молодой человек.

– А ты, – неуверенно сказал Сессин, – ты тоже Аландр?

– Можешь называть меня Алан, – сказало его более молодое «я». – Я всего лишь усеченная версия твоего нынешнего «я», хотя и развивался здесь независимо.

– Я тебя понимаю, поскольку меня самого недавно усекли, Алан.

– Что ж, – сказал другой. – Прежде всего нужно вытащить тебя оттуда, где ты оказался. Давай-ка подумаем… – Он бросил взгляд на шахматную доску и перевернул обе белые ладьи.

Доска засветилась полупрозрачной голограммой Серефы. Алан несколько мгновений изучал ее, потом протянул руку, подвел ее в голограмму и под нее, и Сессин увидел, как проекция ткани замка обволокла руку молодого человека, который едва заметными движениями пальцев извлек что-то из чрева смоделированной крепости; у Сессина при этом на мгновение закружилась голова. Потом молодой человек опустил извлеченный им предмет на испещренную квадратиками поверхность и сложил доску. Проекция замка исчезла.

– Это был я? – небрежно спросил Сессин, бросая взгляд на доску.