Дмитрий Поляшенко - Тени у порога Страница 31

Лядов смотрел на него со своей лежанки.

— Нет, раз ты утверждаешь, — Трайнис пожал плечами.

Они уставились друг на друга.

— Причем это мой, так сказать, период, — добавил Лядов.

— Так и хочется сказать «слишком много случайностей», — проворчал Трайнис.

— Да нет, — Лядов пожал плечами, улегся на бок и подпер щеку кулаком. Уставился в огонь. — Просто наблюдение.

Трайнис тоже перевел взгляд на огонь:

— Что приходит в голову, то и говорю.

Вадковский лениво ковырялся в углях дымящимся куском коры:

— Да вы оглядитесь. За час ни одно насекомое не прилетело на огонь. Будь тут биолог — испугался бы.

— Я не видел ни одного поваленного или гнилого дерева, — сказал Лядов.

— Возможно, это парк и его регулярно чистят, — сказал Вадковский. — Тогда все ясно. А вот комары и бабочки все же труднее окультуриваются. Вдруг их на самом деле просто нет?

— Чей парк? — спросил Лядов.

Вадковский почесал затылок.

— Хорошо. А где птицы?

Трайнис с кряхтением растер щеки, прогоняя сон. Лицо его приняло обычное для себя выражение. Отныне он совершенно не был склонен воспринимать шутки и говорить банальности.

— Для начала просто подумаем, — сказал Трайнис, из-под полуопущенных век глядя на огонь.

— Лично у меня нет сил думать, — сказал Вадковский, И нахмурился: — А еще техника дурит. Сколько раз все продублировано в космических обитаемых аппаратах? Как могут отказать все три пояса безопасности?

— Никогда не спешите с выводами, — сказал Трайнис. — Сейчас мы устали, ситуация нестандартная, волнуемся. Что можно сказать о планете, пробыв на ней несколько часов?

В каталоге ясно сказано — ноогенные феномены, необъяснимые явления. Ну вот, видимо, это они и есть... — Он замолчал неуверенно.

— И что мы сегодня видели ноогенного? — поинтересовался Вадковский. — Конкретно? Мои зарубки в лесу — пока единственный местный ноогенный феномен. То есть нечто, созданное разумом. Других я не вижу. И при чем здесь планета? Мы едва не столкнулись лоб в лоб с каким-то орбитальным мусором. А ведь это было довольно далеко от поверхности. О ближнем космосе Камеи в каталоге не сказано ничего. Орбитальный мусор — это, конечно, не ноогенный феномен, но настораживает ничтожная вероятность такого события.

— Роман, не спеши. — Трайнис был невозмутим.

— Ну ладно. — Вадковский помолчал. — Тогда, Славка, рассказывай ты. Мы на Камее уже полсуток. Может быть, в мотивах наших действий найдем ответы.

Лядов непонимающе посмотрел и ответил:

— Мне нечего рассказывать. Какая тут может быть связь? Ткнули пальцем в каталог и полетели. Нас могло куда угодно занести.

— Ну, здорово. Замечательно. Летели-летели... Еще какую-нибудь космическую чумку подхватим на межзвездных сквозняках. А зачем летели? Чья идея?

— Роман, не смешивай реальность с эмоциями. Я говорил, что имитацией побега ничего достичь нельзя, — подал голос Трайнис. Он с подозрением вертел в пальцах перед собой сорванную травинку, намереваясь сунуть ее в зубы. Осторожно прикусил. Вытаращил глаза. Усмехнулся, перекинул стебелек из угла в угол рта. — А главное — кому доказать. Себе? Мне бы хватило симулятора, если ситуация оказалась слишком сложной для моего воображения.

Вадковский обвел рукой вокруг себя. Пламя костра сначала уклонилось, а потом потянулось за его ладонью.

— Все это сейчас — эмоциональная составляющая. Всего этого не воспроизведешь на симуляторе. Знаешь почему? Надо по-настоящему разбить руку, испытать голод, согреться у костра, вдохнуть ночной воздух. Конечно, для твоих рецепторов это будет та же боль, тепло, свежесть, что и в симуляторе, но здесь, — Вадковский прикоснулся пальцами ко лбу, — ты твердо знаешь, что это все — чужое по-настоящему и происходит на самом деле. Отключение памяти о реальности в общедоступных симуляторах запрещено. Представляете, что в этом случае будет с психикой человека, надолго попавшего в исторический симулятор?

— С психикой ничего не будет. Это принцип подготовки прогрессоров, сам же рассказывал. Человек будет продолжать жить в анреале, ни о чем не подозревая, — пожал плечами Трайнис.

— Верно, верно... Поэтому я полностью принимаю концепцию Славы о частично реализуемом прошлом. Да, мы не в XX веке. Однако относительно современной Земли мы сейчас безусловно находимся в прошлом. И у нас не отключена память о современности. Что и требовалось, собственно... Отсюда Солнечную систему даже в телескоп не разглядишь. Связи нет, техники нет, никого, кроме нас, здесь нет. Наверное, правильно, что к истине ведут два пути — эмоциональный и интеллектуальный. У романтиков не меньший шанс ее достичь. И этот шанс был всегда, задолго до эпохи симуляторов и анализаторов. Слава явный романтик.

— Вы просто не умеете пользоваться симулятором, — сказал Трайнис. — Даже общедоступным. Но я согласен, симулятор не может тебе ничего подсказать в моделируемой реальности, пока ты не поймешь, чего сам хочешь.

В процессе Слава вносил коррективы, уточняя антураж эпохи. При всех неизбежных издержках его действия были адекватны цели полета, то есть естественны. Эмоциональная реальность эпохи постоянно моделировалась на ходу. А на счет взаимосвязи всего этого...

— Подожди! — Трайнис неожиданно поднял палец, лоб прорезала морщина.

— Ну все, — Вадковский положил руку на лоб, прикрыл глаза, — Гинтас думает. Интеллектуальный путь. А я посплю. У меня свой, третий путь.

— Слава, а почему ты не отключил автопилот раньше? — посветлел лицом Трайнис.

— Это когда, на старте? Ну... Я вспомнил о нем только в виду Камеи.

Не открывая глаз, Вадковский прислушался к разговору. Было не понятно куда клонит Трайнис. Глаза Романа распахнулись, он хлопнул себя ладонью по лбу и резко принял сидячее положение.

— Шальной бродяга. Метеорит!

Трайнис молчал.

Лядов, не понимая, переводил взгляд с одного на другого:

— Ну и что? Вы о чем?

— Вероятность, — пробормотал Трайнис. Взгляд его совершенно ничего не выражал, остановившись на каком-то незначительном сучке, на который Вадковский повесил тесак. — Двух невероятных событий...

— Гинтас, хочешь вина? — неожиданно спросил Слава.

Зрачки Трайниса дернулись и остановились на Лядове:

— Ты знаешь, я бы с удовольствием. Но нельзя. Теперь это НЗ. Да нет, ерунда! Сбил ты меня с толку, Рома, своим симулятором. Не может тут быть никакой закономерности. Камея выбрана случайно.

— Мы все участвовали в выборе, — заметил Вадковский, осторожно ложась обратно, словно боялся, что придется снова вскочить.

— Не пойму я, что ты хочешь этим сказать.

— Я просто развиваю мысль.