Джон Робертс - Конан в Чертогах Крома Страница 31

Стражники так и не подняли голов. Они даже не успели увидеть смерть, неожиданно свалившуюся сверху. Конан упал на свою жертву, как бесшумная молния. Одной рукой сгреб воина за плечо, другой обхватил челюсть. И одним яростным рывком свернул стражнику голову. Двое воинов Эльфрид соскочили на пол рядом со вторым и до рукоятей всадили в него кинжалы.

Все было кончено в одно мгновение. Эльфгива даже не проснулась. Конан с бесконечной нежностью поднял ее, забрался на стол и передал в заботливые руки, уже тянувшиеся навстречу.

Охотники пробрались по стропилам и вылезли на крышу, которую продолжали "охранять" два их товарища. Спуск со стены оказался занятием посложнее подъема. Особенно если несешь ребенка, который, того гляди, проснется и устроит переполох. Однако все прошло гладко. Луна еще висела над горизонтом, освещая им путь. Маленький отряд благополучно достиг подножия стены и бегом поспешил через лес назад в свой лагерь.

Воины, беспокоившиеся за ушедших, невероятно обрадовались, узнав, что удалось выручить всеобщую любимицу. И уж вовсе никакими словами нельзя передать их ярость, когда все услышали, какому надругательству подверглась мать девочки. Конан отошел к ручейку и стал смывать с себя сажу. Душа у него так и кипела. Жуткая картина неотвязно стояла перед глазами: Эльфрид, нагая, истерзанная, вынужденная униженно валяться под ногами у старой скотины!..

И тогда он дал молчаливую клятву: если будет к тому хотя бы малейшая возможность, он все-таки вызволит Эльфрид. Если же нет, Этцель умрет. Страшной смертью. От его руки.

Ибо негодяй не имел права осквернять собой землю.

Сознание возвращалось к Эльфрид медленно и неохотно. Когда же наконец оно полностью прояснилось, молодая женщина вновь ощутила кругом себя мир, которым правила Боль. В запястья и лодыжки впивались веревки, натянутые так туго, что суставы, казалось, готовы были разойтись. Но хуже всего приходилось спине. От шеи и до самых ягодиц на нее словно бы проливалось расплавленное железо. Эльфрид лежала лицом вниз, прижатая к твердому камню, и щека покоилась в луже ее собственной крови. Каждый миг был для ее тела форменной пыткой, но эта пытка не шла ни в какое сравнение с душевными муками. Что эти стервецы учинили над ее маленькой дочерью? Может быть, уже убили, ибо она была им нужна только как приманка?..

Спина неожиданно взорвалась новым всплеском умопомрачительной боли, и Эльфрид поняла: скотина Этцель действительно грел ноги. Вот он пошевелил ступнями, вминая в тело носки сапог, и боль превзошла все мыслимые пределы. Эльфрид не закричала. Нет уж, такого удовольствия она ему не доставит. Однако по щекам все равно потекли слезы. Не от боли. От ярости.

- Ну что, Эльфрид, радость моя? Проснулась? - заворковал где-то над нею ненавистный голос. - Ну и чудесненько. Когда спишь, нельзя толком страдать... Так на чем бишь мы остановились? Мои приближенные, знаешь ли, не советуют мне больше баловаться с твоим телом. Ты должна быть все еще хорошенькой ко времени жертвоприношения. А не то другие вожди, чего доброго, решат, будто я скверно обращаюсь с благородными дамами. Это плохо, конечно. С другой стороны, ну не удивительно ли, сколько мучений можно причинить человеку, не оставив на коже никакого видимого следа! Берем, например, коровий рог со спиленным концом, вставляем его сама понимаешь куда, потом берем раскаленный железный прут и... Пытка что надо, а ущерба не видно, пока тело не вскроют!

Он говорил и говорил, с упоением расписывая бесконечные непристойности и непотребства, которые ее ожидали. Эльфрид плотно зажмурилась и только скрипела зубами. Она была истинной дочерью Севера, воспитанной на сказаниях о беспощадном возмездии. Но бредни свихнувшегося Этцеля поистине превосходили самые кровавые легенды, какие только ей приходилось слышать!..

Когда же Этцель перешел к описанию ужасов и паскудств, ожидавших маленькую Эльфгиву, - молодая женщина поняла, что вскоре сойдет с ума, и принялась молча звать к себе милосердную смерть.

... И вдруг голос безумца, перечислявшего пытки, прервался: снаружи, за дверью, начался какой-то переполох. Еще миг - и отчаянный взрыв боли вновь заслонил все окружающее: Этцель вскочил на ноги и бросился к выходу. Но потом последовало несколько мгновений относительного покоя... и ни с чем не сравнимое блаженство, ибо Эльфрид услышала бешеный крик своего врага:

- Как?.. Вы что, хотите мне сказать, что девчонка пропала? Что четверо моих стражников мертвы?.. Да как вы, говноеды, посмели этакое допустить?!..

Послышались безошибочно узнаваемые звуки пинков и затрещин. Потом Этцель ворвался обратно в тронный покой.

Эльфрид засмеялась. Засмеялась весело, от всей души, - прямо в лужу крови, натекшую под щекой.

- Спасибо тебе, Конан! - проговорила она. - Спасибо! Если бы я осталась жива, я бы сделала тебя королем. Но теперь, благодаря тебе, я по крайней мере умру счастливой, и плевать я хотела на пытки и боль!.. Спасибо тебе, Конан из Киммерии, за то, что спас мою дочь!..

Она снова расхохоталась. Счастье распирало ее, - счастье, равного которому она, пожалуй, еще не испытывала.

Потом кнут Этцеля обрушился на ее истерзанную спину, и мир снова потонул в багровом водовороте страдания...

Как только начало светать, Конан с воинами отправились по дороге, что вела к крепости Этцеля. Дорога оказалась необыкновенно оживлена, и все путники, как один, направлялись туда же, куда и отряд под водительством киммерийца. Конан поначалу даже решил - уж не люди ли Этцеля устраивают облаву на крэгсфелльцев? - но потом присмотрелся к символам на щитах и понял, что это ехали представители множества разных племен, в основном мелкие вожди с небольшими свитами. Конан со своими легко сошел за еще одну группку в череде многих таких же. Спустя некоторое время он направил коня к одному из всадников - вождю в доспехах отличной работы.

- Прости мое любопытство, но я здесь чужак, - обратился он к незнакомцу. Почему столько блистательных предводителей едут куда-то, можно сказать, вместе?

Вождь с любопытством оглядел могучую фигуру киммерийца.

- Мы едем к нашему собрату-предводителю, Этцелю, - ответил он. - Этцель пригласил нас на великое жертвоприношение Царственному Быку. Хотя... чтоб мне сдохнуть, если я понимаю, с чего бы это ему приспичило. Для Великого Праздника вроде как еще рановато... А впрочем, его право. Он разослал приглашения, и вот мы едем.

Конан спросил с самым невинным видом:

- В чем же оно заключается, ваше жертвоприношение? Вождь передернул плечами.

- Обычно, - сказал он, - Царственному Быку подносят первые плоды нового урожая, но для этого опять-таки еще рановато. Иногда Ему предлагают отборный скот и коней... Лично я думаю, что старый Этцель окончательно свихнулся. Ничего удивительного! Последнее время он ведет себя, точно давно избранный король. Между тем едва ли не у всякого вождя из тех, кто едет по этой дороге, течет в жилах кровь получше, чем у него, а дружина - не меньше, если не больше!