Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2 Страница 32

Желтый вдруг срывается на крик:

– Заткнись!! Миледи, сука! Эта стерва – жена моего брата! Она, сука, жена моего брата!! Ясно тебе?! Она ничего не может!

– Ладно, хозяин, ладно… – мужчина опускает голову и делает шаг назад. Мира видит: у этого парня сломан нос. Сросся плохо – сплюснут, сдвинут вбок.

Желтый хозяин утихает так же резко, как и начал вопить. Поворачивает блестящие, навыкате глаза к усачу, спрашивает:

– Что знает стерва?

– Ничего не должна. Я ход за собой хорошенько закрыл. А тот, другой, что в покои милорда, чуток приоткрыл, чтобы виднелась щель. Когда хватятся девчонки, решат, что Эф ей помог и вывел через комнату графа. Там следы и потеряются.

– М-да… – тянет желтый и бормочет, будто говорит сам с собой: – Если ее отпустить, то она же все равно не забудет… Верно, Инжи?

– Боюсь, верно, – Инжи хмуро дергает ус. – Это ж внучка Янмэй. Не та порода, чтобы забыть…

Видимо, сейчас – тот единственный миг, когда Мира может повлиять на свою судьбу. У нее нет мыслей, чтобы высказать. И нет рта, чтобы произнести слова. Челюсти, сведенные ужасом, слиплись намертво.

– Она сама к нам пришла! – шепчет сутулый мужчина. Пока длилась перепалка, он приблизился к Мире и разглядывал, нависнув крючковатой тенью. – Не мы взяли, Праматерь Ульяна привела! Это верный успех!

– М-дааа! – желтый скалится ухмылкой. – Порешили. Инжи, давай обратно в замок. Если стерва пошевелит задницей, предупреди. А ты, Аптекарь, приступай!

– Прис-сступать?.. – свистит сквозь зубы сутулый.

– Приступай.

– Прис-ступаю!

Он хватается за рукоять сбоку от Миры и скрипуче вращает. Кресло под девушкой наклоняется назад, ее спина ложится на спинку кресла, неподвижный взгляд упирается в потолок, ноги задираются.

Инжи идет к выходу, Мира слышит шаги. Издали доносится его голос:

– Она любит послушать. Поговорите с нею…

– Зачем?

– Ну, чтобы было не так страшно…

Кто-то хохочет, желтый кривится, а сутулый улыбается во все зубы – совет приходится ему по душе.

– С удовольствием, с большим удовольствием!

Мира смотрит в потолок: он каменный, крестово-сводчатый, на булыжниках пляшут отблески свечей и поленьев в очаге. Сутулый Аптекарь берет ее ногу и снимает башмак, стягивает чулок. Потирает ладонями ее стопу, кладет пяткой на дощечку, соединенную с креслом. Затем проделывает то же со второй ногой. Бедра Миры лежат над просветом меж сиденьем и дощечкой. Она чувствует сырой морозец, идущий от пола.

– Мы займемся великим делом, – говорит сутулый. – Славным делом для всеобщего счастья! Многое нам предстоит сделать, ох как много! А начнем вот с этого.

Он показывает Мире стеклянную колбу, в горловину которой вставлена воронка, и острый нож. Приседает у ног девушки, со стуком ставит колбу на пол, проводит лезвием по голому бедру. Мира молчит. Не потому, что не чувствует боли, а потому, что не в силах разжать зубы.

Аптекарь глядит на результаты дела. Слышится тихий, ритмичный звук: кап… кап… кап… Кровь падает в воронку.

Желтый хозяин стоит по другую сторону, так же упершись взглядом в колбу. Зрелище капающей крови завораживает обоих.

– Хорош-шо… – шепчет Аптекарь.

– Думаешь?.. – спрашивает желтый очень тихо, будто в церкви.

Аптекарь вносит стеклянный щуп под рану, ловит несколько капель крови, рассматривает. Дает им стечь вдоль щупа, оставив дорожку. Пробует кончиком языка.

– Хорошая, хорош-шая… Уж я-то понимаю в этом.

– Думаешь… долго она?.. – голос желтого срывается от волнения.

– Она-то?.. Внучка Милосердной Янмэй, северянка и, к тому же, послушница Ульяны? Да еще такая, что побывала на Звезде и вернулась? Она будет лучше всех! Самая лучшая!

– И… получится?

Врывается чей-то грубый голос:

– Хозяин, можно мне того… с нею?

Желтый хлопает веками, вырванный из таинства. Накидывается на парня:

– Ты совсем одурел?! Дерьмо! Дрянной скот! Нужен чистый сок, а не с твоей поганой слизью!

– Хозяин, я ж не про нее… Не с этой, а с той, второй…

– Поди вон!

Остаются двое – желтый и Аптекарь. Садятся по бокам от Миры, ждут. Желтый опирается подбородком на кулак, Аптекарь поглаживает клиновидную бородку.

Кап… кап… кап…

– Ты сделал замеры?

– Ох. Виноват.

Аптекарь берет ее руку, нащупывает пульс, принимается считать, шевеля губами и косясь вниз, на часы. Записывает, скрипя пером по бумаге. Кладет руку ей на грудь и считает вдохи-выдохи, записывает. Трогает лоб, светит в зрачки, записывает. Переворачивает большие песочные часы.

– Сделано, хозяин.

Мира смотрит в потолок. Очень тихо шуршит песок в часах, капает кровь.

Внутри парализованного тела остатки сознания сжимаются в комок, проваливаются вглубь. Мира видит окружающее издали, сквозь длинный, длинный туннель. Темнота, темнота, темнота… узкий просвет, в нем – клочок каменного свода и два мужских лица. Где-то далеко, очень тихо капает жидкость.

– Бледная она что-то…

– Это от страха. Пройдет.

Кто-то трогает ее ступню.

– И холоднющая. Паршиво. Эй, подкиньте дров!

Огоньки на потолке пляшут живее. Тепла Мира не чувствует – слишком омертвела ее кожа. Даже рана перестала пульсировать. Только кап, кап, кап…

Проходит время.

– Возьми второй сок.

– Еще рано, хозяин.

– Не рано, тьма бы тебя! Бери его много раз, в разные колбы, понял?

– Да, хозяин. Но она холодная, как ледышка. Сейчас не вспотеет.

– Так сделай, чтобы вспотела!

Желтый уходит куда-то. Аптекарь говорит Мире:

– Слыхала? Надо, чтобы ты вспотела. Для дела нужно.

Он вспарывает ножом платье и сорочку на животе Миры, раскрывает лоскуты. Затем пристегивает плечи и бедра к креслу, еще одним ремнем перехватывает грудь.

– Наука требует точности, – говорит он и отходит, голос удаляется, потом движется обратно. – Точность, аккуратность и постоянный труд. Только так свершаются открытия.

Аптекарь разжимает щипцы и бросает угли на голый живот Миры.

Парализующий страх сильнее всего. Сильней рассудка и чувств, сильнее воли и жажды жизни… Но боль – сильнее страха!

Она кричит так, что едва не глохнет. Корчится, бьется. Выгибается, вдавливается кожей в ремни. Сбрасывает на пол пару углей, но один остается. Он остывает, передав жар коже, и продолжает лежать на открытой ране. Вонзается болью, словно клинок в живот.

Подождав минуту, Аптекарь щипцами снимает его. Мира дышит часто, прерывисто, истошно, как собака. Капли пота бегут по лицу.

– Хорош-шо, – шепчет сутулый и снимает капли стеклянной палочкой, собирает в пузырек. – Очень хорошо.

Усаживается, довольно потирая руки. Проверяет рану на бедре Миры. От боли ее сердце забилось, кровь потекла быстрее: кап-кап-кап.

Аптекарь хмурится:

– Нет, нет, вот это уже плохо. Истечение должно быть постоянным и точным. Давай-ка, успокойся. Расслабься, лежи тихо. Уже не больно, да?

Ожог пульсирует вспышками, внутренности сворачиваются в узел, тошнота сжимает горло.

– Во-от, не больно… Расслабься, отвлекись. Что там надо, поговорить с тобой? Слушай… – Аптекарь усаживается поудобнее, отложив все инструменты. – Лорд Мартин и я свершаем великое дело, а ты… и все другие… вы помогаете нам. Понимаешь, какая штука. Когда смерть подходит близко к человеку, его тело напрягает все свои силы, чтобы выжить. В соседстве со смертью человек делает порою такие вещи, на которые он же в спокойном состоянии совершенно неспособен. Воин с дырой в брюхе приходит в лазарет, держа свои кишки руками. Всадник с поломанной ногой выбирается из-под павшей лошади, спихивает с себя тридцать пудов веса. Женщина пробегает сквозь огонь, выносит из пожара собственных детей… Наука знает много примеров. Всем им есть объяснение, да-да.

Голос Аптекаря сладковат и тошнотворен, как смрад гниющего трупа. Слова тянутся и падают каплями слизи.

– В трудные минуты – наука именует их кризисами – тело человека выделяет особую жидкость, назовем ее субстанцией жизни. Это она придает сил, чтобы противостоять смерти. Человеческое тело наполнено четырьмя тайными соками: кровью, потом, желчью и лимфой. Вне всяких сомнений, субстанция жизни распределяется меж этими соками и растекается по всем мышцам, насыщая их недюжинной мощью. Твой собственный пример: от несчастных угольков ты так дернулась, что чуть не порвала ремни. А кто бы сказал раньше, что ты такое можешь? Никто. Однако наука раскрывает все тайны!

– Что, перестала орать? – спрашивает Мартин, возникая в поле зрения. – Не люблю, когда орут.

– Да, хозяин, утихла. Но не успокоилась. Кровь капает слишком сильно.

– Приложи лед.

– Нету льда.