Клайв Льюис - Космическая трилогия [сборник] Страница 32

— Это древние леса Малакандры, — объяснил Эли-кан. — Когда-то харандра была покрыта теплым воздухом, жизнь на ней процветала. Там до сих пор все усыпано костями древних существ, только этого нельзя увидеть, потому что находиться там невозможно. Тогда-то и выросли эти леса, и в них жил народ, которого уже несколько тысячелетий нет на свете. На них росла не шерсть, а покров вроде моего. Они не плавали в воде и не ходили. Широкие конечности позволяли им скользить в воздухе. Говорят, они прекрасно пели, и красные леса в те далекие дни звенели от их голосов. Теперь леса превратились в камень, и только эльдилы посещают эти места.

— В нашем мире до сих пор есть такие существа, — сказал Рэнсом. — Мы называем их птицами. Но где был Уарса, когда погибала харандра?

— Там же, где и сейчас.

— И он не мог помешать?

— Не знаю. Но никакой мир не бывает вечен, тем более народ. Это закон Малельдила.

Чем дальше они шли, тем гуще становились окаменелые леса. Порой по всему горизонту пылала безжизненная, почти безвоздушная пустыня, словно английский сад в летний день. Они миновали множество пещер — жилищ сорнов, как объяснил Эликан; иногда то были высокие утесы, до самого верха усеянные бесчисленными норами. Изнутри доносились непонятные глухие звуки. По словам сорна, там «шла работа», но какого рода, Рэнсом так и не понял: сорн употреблял слишком много слов, которых не было в лексиконе хроссов. Ничего похожего на поселение или город по пути не встречалось — видимо, сорны предпочитали жить уединенно и не нуждались в обществе друг друга. Раз или два длинное бледное лицо показывалось в устье пещеры, чтобы приветствовать путников голосом, подобным звуку рога, но большей частью длинная долина, эта каменная улица, заселенная молчаливыми обитателями, оставалась такой же пустынной, как и вся харандра.

Только после полудня на краю оврага, пересекавшего долину, они повстречали сразу трех сорнов, которые спускались по противоположному склону. Их движения напоминали скорее бег на коньках, чем ходьбу. Они наклонялись под прямым углом к откосу — что было возможно при их изумительной стройности да и малой силе тяжести на планете — и стремительно скользили вниз, как корабли на всех парусах при попутном ветре. Их грация и величественная стать, мягкое мерцание солнечных лучей на их оперении довершили переворот в отношении Рэнсома к этим существам. При первой встрече, пытаясь вырваться из рук Уэстона и Дивайна, Рэнсом назвал их великанами, волотами; теперь он сказал бы «титаны» или «ангелы». Их лица виделись ему тогда совсем иными. То, что наводило на мысль о призраках, было на самом деле возвышенным благородством черт; их удлиненная строгость, их недвижность создали то, первое впечатление, которое он теперь приписывал скорее своей вульгарности, чем трусости. Так, наверное, выглядели бы Парменид или Конфуций в глазах лондонского школьника. Высокие белые существа проплыли мимо Эликана с Рэнсомом, склонив головы, как деревья клонят вершины.

Рэнсому то и дело приходилось спускаться и идти некоторое время самому, чтобы согреться, но, несмотря на холод, он вовсе не хотел, чтобы путешествие скорее кончилось; у Эликана же были свои планы — задолго до захода солнца он остановился на ночлег в жилище одного старого сорна. Рэнсом понял, что его хотят показать крупному ученому. В этой большой пещере, или, скорее, системе тоннелей, было много помещений, заполненных непонятными для человека вещами. Рэнсома особенно заинтересовали свитки, сделанные, видимо, из кожи и покрытые письменами — без сомнения, книги, которые, как он заметил, были большой редкостью на Малакандре.

— Лучше держать все в голове, — сказали сорны.

Когда Рэнсом спросил, не опасаются ли они утратить какие-нибудь важные секреты, ему ответили, что Уарса ничего не забывает и напомнит о них, если сочтет нужным.

— Раньше у хроссов было много книг со стихами, — добавили сорны. — Но сейчас гораздо меньше. Они говорят, что книги убивают поэзию.

Хозяин жил в пещере не один; при нем находилось еще несколько сорнов, по-видимому, каким-то образом подчиненных ему. Сначала Рэнсом принял их за слуг, но потом решил, что скорее это ученики или помощники.

Весь вечер они провели в разговорах, земному читателю неинтересных, потому что Рэнсом только отвечал на вопросы, не успевая задавать свои. Впрочем, эти вопросы нисколько не походили на те, что возникали в изобретательном воображении хроссов. Сорны хотели получить систематические сведения о Земле, от геологии до современной географии, а также о ее флоре, фауне, об истории человечества, языках, политике и искусствах. Заметив, что познания Рэнсома в очередном предмете исчерпались — а это, как правило, случалось довольно быстро, — они тут же оставляли этот предмет и переходили к следующему. Широчайший общенаучный кругозор позволял им косвенным путем получать от Рэнсома факты, значения которых он не понимал. Случайное замечание о деревьях при описании производства бумаги заполняло пробел в его ответах на ботанические вопросы, рассказ о навигации проливал свет на земную минералогию, а когда Рэнсом объяснил устройство паровой машины, они вывели из этого такие заключения о природе воды и воздуха на Земле, о которых он и не подозревал. Он с самого начала решил быть до конца откровенным, так как чувствовал, что увиливать — не только неприемлемо для истинного хнау, но и попросту бесполезно. То, что, он рассказал об истории человечества, о войнах, рабстве, проституции, потрясло сорнов.

— Это все оттого, что у них нет Уарсы, — сказал кто-то из учеников.

— Оттого, что у них каждый стремится сам стать маленьким уарсой, — добавил Эликан.

— Это неизбежно, — сказал старый сорн. — Кто-то должен управлять существами, но только не они сами. Зверями управляют хнау, а ими — эльдилы, эльдилами же — Малельдил. Но у этих существ нет эльдилов. Это то же самое, как если бы кто-нибудь пытался поднять себя за волосы или, стоя на огромном острове, захотел бы увидеть его сразу весь; как если бы женщина захотела, чтобы у нее сами собой рождались дети.

В рассказах Рэнсома их особенно поразили две вещи. Во-первых, что мы затрачиваем столько энергии на то, чтобы поднимать и переносить тяжести. Во-вторых, что в нашем мире есть только один вид хнау — на их взгляд, это должно очень сильно ограничивать нашу способность к взаимопониманию и даже мышление.

— Мысль у вас целиком зависит от крови, — сказал старый сорн. — Ведь вы не можете сравнивать ее с мыслью, которую несет иная кровь.

Это был утомительный и тягостный для Рэнсома разговор. Но когда он наконец лег спать, то думал вовсе не о духовной наготе человека и не о собственном невежестве, а о древних лесах Малакандры и о том, что это значит — всю жизнь видеть на расстоянии нескольких миль красочный мир, когда-то населенный живыми существами и ставший с тех пор недосягаемым.