Евгений Белоглазов - Принцип суперпозиции Страница 32

Он тихонько стукнул в раму и шепотом позвал:

— Джесси… Это я, Мелвин Хесли. Вы слышите меня?

В ответ не донеслось ни звука.

— Госпожа Фрайтон, вы здесь? Отвечайте! Почему вы молчите?

Он постучал громче. Потом еще…

— Джесси!..

Вырывая на ходу пистолет, он бросился в раздавшийся проем и в считаные мгновенья очутился внутри комнаты.

— Джесси, это я, Мелвин!.. — натужно прохрипел он, уже ни во что не веря. Рука наткнулась на стол, пробежала по шероховатой поверхности, чуть не смахнув какой-то тяжелый предмет. Сперва, в горячке, он не понял, что это. Потом дошло — лампа!.. Так и есть. Настольная лампа!

Непослушные пальцы уже лихорадочно метались в поисках выключателя, раздирая петли спутанного провода. В голове билась одна… только одна, невероятная… невозможная… еще более страшная от непоправимости случившегося мысль: «Не уберег!.. Лицо в окне!.. О боже!»

Брызнул рассеянный желтым абажуром свет. Шевельнулись и замерли по углам тени. Мелвин поднял глаза и тут увидел такое, что почувствовал, как зашевелились на голове волосы и дрогнули в коленях ноги. Не сдержав возгласа изумления, он отшатнулся и, как бы защищаясь, выбросил перед собой руку. В какой-то миг ему показалось, что всё вокруг утратило реальность, и видит он кошмарный сон, уродливый и гадкий, приправленный мутной накипью бредовых несуразиц.

В полумраке, прямо перед ним, нависало лицо… застывшее, завораживающее, вселяющее безграничный ужас необычностью черт и выражения. В неподвижных распахнутых глазах, возникших на расстоянии полуметра, отражался свет лампы, что придавало им совершенно неестественный блеск и концентрированную силу. Глаза смотрели на него… сквозь него. Казалось, они прожигали насквозь, приковывали, убивали всякое желание прятаться, спасаться, бороться с колдовскими чарами…

Мелвин застыл у окна и почувствовал, как под воздействием пронизывающего неживого взгляда у него самопроизвольно расширяются зрачки… Вне всяких сомнений, это была Джесси Фрайтон. Но какая!.. От прежней Джесси не осталось ничего. За столом, опустив руки так, что их не было видно, сгорбившись и одновременно задрав к потолку подбородье, сидела женщина, по всем признакам напоминавшая эксперта Джесси Фрайтон. Но сознание напрочь отказывалось признать в ней ту милую, обаятельную Джесси, с которой свел его сегодня случай… Нет, это была мумия, безжизненный слепок, манекен с ее внешностью, но не более. И не просто схожее отражение, а искаженная, изуродованная до безобразия копия — воплощение крайней художественной извращенности автора. Непропорционально большая голова с выпуклыми валиками неправдоподобно увеличенных надбровных дуг, тонкая длинная шея, квадратные, будто обрубленные плечи и неуклюже приставленные к ним обрубки скрывавшихся под скатертью рук, волосы, скорей напоминавшие бутафорский парик из соломы, — всё это надлежало расценивать либо как результат чьей-то бессмысленной забавы, либо как химеру, оптический обман, мираж, вызванный какими-то дотоле неизвестными причинами. Изображение несло в себе явственный отпечаток физиологической незавершенности и еще чего-то такого, что само по себе отталкивало, вызывало смешанное чувство отвращения и полного эстетического неприятия. На первый взгляд — она! И вместе с тем нечто бесконечно чуждое ей… человеку… всему земному… В ее облике, включая очертания знакомого и в то же время как бы заново увиденного лица, проявлялись штрихи карикатурного гротеска в сочетании с несвойственной ей трагичностью и холодной отрешенностью. Вот, мол, какой я стала и ничего поделать не могу!.. Словно неразумный, но, бесспорно, одаренный ребенок с еще не сформировавшимся мировоззрением изобразил ее такой, как видится ему самому, а отсутствие опыта привело к появлению многих мелких несоответствий, которые заметны только взрослому; они сразу выдают детскую, еще необученную руку, но вместе с тем подчеркивают неповторимую оригинальность искусного почерка…

Да, если б всё это происходило не здесь, в убогом, паршивом отеле, не так далеко от сверкающего гигантским прожектором «Объекта», Мелвин подумал бы, что его разыгрывают, для чего изготовили восковую или какую другую куклу в натуральную величину, усадили ее посреди комнаты, придали устрашающий вид и, потушив свет, оставили отпугивать незваных гостей. Но так шутить в их положении!.. Кому понадобилось устраивать это представление? Блэкфорду? Ланке? Самой Джесси? Или всем сообща? Что за чушь! Создать образ, символизирующий саму смерть, во всем ее откровении и отталкивающей наготе!.. Какой смысл заложен в застывшей будто изваяние фигуре и для кого предназначена эта сцена? Зачем посреди ночи появился здесь нелепый манекен, изображающий с явным намеком на неумную пародию одного из членов ответственной ученой комиссии? И потом, его же надо было сюда как-то доставить. Но каким образом? Через входную дверь по коридору? Через окно? Он содрогнулся, представив, как безликие люди в длинных черных одеяниях, воровато оглядываясь и подавая друг другу предупреждающие знаки, торопливо семенят по затемненному проходу, объединенные своей, только им понятной целью… Или, хуже того, тихо переругиваясь и поддерживая манекен снизу, пропихивают его как бревно — ногами вперед — в узкую оконную раму… Картина показалась настолько противоестественной, что он затряс головой, отгоняя наваждение. Но мысли продолжали кружиться в том же направлении: а может, эту куклу извлекли из пыльного чулана, почистили, привели в порядок, изобразили как могли внешность Джесси и так оставили дожидать… Кого?.. Его — Мелвина Хесли?.. Инспектора службы безопасности, который вместо того, чтобы ночью спать, шастает будто мартовский кот по чужим окнам? Но зачем это надо? А затем, чтобы каждый мог убедиться, какой же он кретин! И безмозглый болван в придачу!

Всё это вихрем пронеслось у него в голове.

— Черт бы побрал тех, кто устроил этот дьявольский аттракцион!.. — Мелвин наконец очнулся от столбняка и с трудом проглотил загустевшую слюну. — Но где же сам оригинал? Где живая Джесси? Неужто она и впрямь стала такой?

По-прежнему испытывая слабость от пережитого, он шагнул в направлении стола и только тогда обратил внимание на тихий свист, чем-то напоминающий звук флейты.

При первом его движении изображение смазалось и стало исчезать. Звук усилился, и в тот момент, когда Мелвин приблизился вплотную, оно растаяло. Лишь глаза, как два пылающих факела, какое-то время парили в невесомости, пугая и привораживая одновременно. Потом и они подернулись вуалью, притухли, после чего тоже растворились в остатках мелодичного пения.