Иван Афанасьев - Неспособный к белизне Страница 32

Головорезы Манаити при всей своей сноровке до уровня диверсанта явно не дотягивали. Лишь двое смогли повторить путь Юрия, причем один чуть не выпал из окна и изрядно порезался битым стеклом. Остальные во главе с хозяином принялись штурмовать массивную входную дверь. Это было грубой тактической ошибкой, но последствия ее Юрий увидел позже.

Защитники дома-крепости открыли стрельбу, на которую отвечал один Манаити. Бандитское оружие, которым были вооружены обе стороны, предназначалось для ближнего боя, да и вести прицельную стрельбу в угаре штурма невозможно. Тем не менее, появились первые потери. Белвед, еще утром не слишком вежливо спровадивший Кондрахина, скатился с крыльца с простреленной грудью. Еще один скорчился у стены, держась за окровавленную руку. Если бы не помощь, подоспевшая сверху, нападающим пришлось бы совсем туго.

Но среди тех, кто поспешил на выручку Манаити, не было Юрия. Избранник демиургов вихрем промчался по опустевшему второму этажу, пинком ноги распахивая двери. Некоторые из них были заперты, но что такое врезной замок для настоящего диверсанта? Нарваться на засаду Кондрахин не боялся: звуки снизу показывали, где сейчас сошлись в схватке обе стороны. Ну, а если какой-нибудь белвед задержался наверху, оружие ему не поможет. Что такое боевое состояние, когда личное время ускоряется в разы, Кондрахин знал не понаслышке.

Комнаты разного предназначения были пусты. Но ведь Юрий собственными глазами видел, как к особняку провели белведку в клетчатой юбке. На первом этаже? Или здесь есть еще и подвалы?

Он готов был ринуться вниз, когда за очередной вышибленной дверью обнаружил перепуганную женщину, вжавшуюся в угол. До этого он увидел её лишь однажды, да и то мельком, но, тем не менее, запомнил. Очень бледное лицо, волосики на аккуратной головке густые, как у кошки. И глаза — огромные и жёлтые.

Рабочие белведки на взгляд Кондрахина были практически неотличимы от мужчин, в этой же всё выдавало женское естество: и беззащитный испуг, и судорожно скрещенные руки, и эти глаза. Да, прежде всего — глаза. Впервые в мире Белведи Юрий увидел женщину, просто коротко стриженную женщину, внешне почти неотличимую от своих земных представительниц. Всякие сексуальные чувства в нём давно угасли, и нынешнее видение стало неким подобием ностальгического воспоминания о невозвратной юности.

— Ты просила о помощи? — хрипло спросил он.

Белведка только кивнула. Вряд ли грубые по здешним меркам красоты черты Кондрахина ассоциировались у неё с обликом спасителя.

— Уходим. Быстро!

Лишь время спустя он понял, какую огромную несусветную чушь нёс в себе его короткий приказ. Уведи он в белведку в одиночку, куда бы они делись? Как-то Юрию не приходило в голову, почему на улицах он видит практически только мужчин. Рабочие белведки не в счёт: ничем они не отличались от мужчин. Но ведь рождаются у них дети! И не реже, чем на Земле. Но, чтобы не разбираться, а всем нутром чувствовать естественность происходящего, надо родиться на Белведи и быть белведом.

Годичный гормональный цикл у местных женщин регулярно возвращал им необходимые для воспроизведения потомства облик и способности. Но процесс этот не был единомоментным: легло спать бесполое существо, а проснулась писаная красавица с прелестными округлостями. Нет, изменения и внешние, и внутренние развивались постепенно. За этот подготовительный срок женщина решала для себя, хочет ли она ребенка, ограничится ли половыми связями без зачатия, либо же будет вообще избегать близости. В любом случае, когда природные метаморфозы достигали максимума, и белведка начинала источать столь притягательный для мужчин аромат, она уединялась — одна или с кем-то. Иначе она и шагу бы не смогла ступить, не подвергшись сексуальному домогательству. Даже профессиональные жены, узаконенные только на Занкаре, никогда не появлялись среди публики на виду. Лишь при затухании гормонального выброса белведка, еще сохраняя женские формы, могла без риска появиться в обществе. Освобожденная Кондрахиным пленница, как и все профессиональные жены, постоянно находилась на пике активности. Этого он, разумеется, знать не мог.

Прежде чем покинуть комнату, Кондрахин на миг задержался у входной двери, прислушиваясь. Шум битвы внизу стих, но с лестницы раздавался дробный перестук нескольких пар ног. Свои? Чужие? Властным жестом приказав белведке прижаться к стене и молчать, Юрий осторожно выглянул через щелку.

Хвала всем богам всех бесчисленных миров: свои! Больше не таясь, Юрий громко крикнул:

— Манаити! Сюда! Я здесь!

— Жив, боец? — подбежал запыхавшийся занкарец. — А я боялся, тебя положили. Хотя, куда им! Ого! А ты время не терял! — наконец разглядел он белведку.

Ноздри его зашевелились, а глаза затуманились.

— Это её ты видел? Можешь оставить нас наедине?

— Не время, Манаити-ган, — ответил Кондрахин, по простоте земной души полагая, что занкарец хочет переговорить с женщиной один на один. Но его ответ случайно попал в точку.

— Да, ты прав, — нехотя согласился Манаити, по прежнему не отрывая взгляда от пленницы. — Надо уходить. Еще кто на этаже есть? Тогда поспешим. Один из наших убит, придется уносить: моих людей в городе знают.

Отряд победителей почти успел добраться до ворот, когда незапертая Манаити калитка отворилась. Бандит выстрелил первым, но промахнулся. Тотчас последовал ответный залп из десятка стволов. В один миг всё переменилось: осаждающие превратились в осажденных. Кроме того, они представляли собою прекрасные мишени на открытом пространстве. Жидкий кустарник за их спинами едва ли мог послужить прикрытием.

— Всем назад! — скомандовал Манаити. Правда, Кондрахину показалось, что команда запоздала. По крайней мере, он уже улепётывал, схватив белведку за тонкое запястье.

Иных строений, кроме особняка, на территории не было. Держать оборону можно было только здесь. Но готовности сложить голову за Манаити Кондрахин не испытывал. Не задерживаясь, он повлек белведку за собой на второй этаж, памятуя, что все окна нижнего яруса закрыты толстой решеткой. Спиною он почувствовал, что главарь бандитов последовал за ним; остальные спешно сооружали баррикаду у входной двери.

— Юрен, что ты затеял?

Манаити наконец нагнал беглецов. Кондрахин бросил на него быстрый взгляд, что-то прикидывая.

— Уходим втроём. Твои пусть обороняют вход. Это наш единственный шанс.

— Но как?! — чуть ли не простонал Манаити. — Летать я не научился. И по голой стене мне не вскарабкаться.

Манаити говорил только о себе, словно рядом не было чуть не освобожденной ими белведки. Видимо, обстоятельства сильно подорвали его сексуальную энергию.