Наталья Соколова - Фантастика-1965. Выпуск 3 Страница 32

– Да надо планировать не изобретения, а людей, которые способны изобретать. Ведь даже сейчас мы же не планируем продукцию, мы планируем выпуск продукции. А продукция уж есть следствие, плод выпуска.

– А как планировать изобретателей, как узнать, кто может изобретать?

– Все, - сказал он.

– И вы?

– И я.

– Поэтому вы стали клоуном?

– Отчасти, - скромно сказал он. - Когда я рискнул позвонить профессору Глаголеву и сказал, что у меня есть интересные данные о том, что Митуса автор “Слова о полку Игореве”, он бросил трубку. Я опять позвонил и спросил: «A если я нашел рукопись с его подписью, вы все равно не поверите?” Он засмеялся и сказал: “Клоунада”. И опять бросил трубку. Я подумал: “А почему бы и нет? Почему бы мне не начать смеяться над чванством? Да здравствует клоунада!” Понимаете, настоящая клоунада это не тогда, когда публика смеется над клоуном, а когда клоун смеется над публикой.

И он искоса посмотрел на меня.

Я почувствовал, что краснею, и сказал:

– Вы что же, нашли такой способ мышления?… Универсальный?

Это была вторая неосторожность.

– Нашел, - сказал он. - Универсальный.

Пора было его проучить.

– Отлично, - сказал я. - Вы нам его продемонстрируете.

– А зачем его демонстрировать? - сказал он. - Принесу завтра таблетки - и все.

– Какие таблетки?

– Вы их примете и сами начнете мыслить творчески.

Он не смеялся, мерзавец.

– Отлично, - сказал я. - Покушаем ваши таблетки.

Он кивнул и ушел. А я покамест выпил водички. Без таблеток.

10. МУКА И САХАР

Дальше начался цирк.

Он действительно принес назавтра какие-то самодельные таблетки. Шесть штук.

– Больше нет, - сказал он. - Самому нужно.

Гогочущие молокососы, которые были в курсе всего, окружили его и тянули свои лапы. Шесть человек расхватало добычу.

– Отравитесь, - кричали им остальные.

– Не отравитесь, - сказал он.

Приняли таблетки. Запили водой из графина.

– Ну, ребята, не подкачайте, - сказал он.

– Рабочий день уже начался, - сказал я противным голосом.

Процессия двинулась по коридору, неприлично хихикая.

Впереди шли шестеро отравленных. Я был противен сам себе то ли оттого, что хотел взять таблетки, то ли оттого, что постеснялся это сделать.

Ночь я спал плохо. Сосал свои таблетки творчества. Валидол.

Наутро на работе ничего не произошло. Только он не обращал внимания на ухмылки, все ходил от одного к другому из этой шестерки и интересовался, как у них идут дела, и отрывал их от работы, а ведь каждый из них бился над своей проблемой. Но я не мешал ему. Злорадство давно прошло.

Мне было просто жаль его. Я опять вспомнил, кем он был и кем он стал и как ему трудно найти свое место в жизни без своих серебряных крылышек. Бедный Сода-солнце.

Наутро пять проблем из шести были решены. С блеском.

Проблему не решил только один, самый способный и результативный исследователь Паша Биденко. Институт притих.

Пять человек ходили с вытаращенными глазами, с лихорадочными пятнами на щеках. Валя Медведева плакала в углу моего кабинета.

– От счастья, - сказала она мне. - И от горя. Я, кажется, его люблю…

Вокруг него образовался испуганный вакуум.

Кое-как дотянули до конца рабочего дня.

Ночью мне снилось, что я летаю, пикирую на захоронения минусинской культуры, выхватываю из могильников глиняные горшки с таблетками творчества и улетаю в сторону солнца.

На следующий день я собрался идти к директору докладывать.

В коридоре меня встретил Паша Биденко. Глаза у него слипались.

– Мука, - сказал он сонным голосом.

– Что?

– Мука и сахар, - сказал он. - И больше ничего в них нет. В этих таблетках. Ни фига. Всю ночь делал анализы.

11. ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО НАЧАЛО

Уже после всего, уже после того, как мы допросили его с пристрастием и приняли все меры, чтобы скандал не принял неприличных размеров и институт наш не стал посмешищем в научных кругах, уже после того, как мне удалось отстоять мое предложение: единственный выход из ситуации - не прогонять его, а отправить в экспедицию, - я спросил его тихонько перед отъездом, когда он влез в кузов грузовика со спальными мешками:

– Зачем вы это сделали?

Он перегнулся через борт.

– Чтобы ученая братия не задавалась.

– Ну, хорошо, а почему все-таки пять человек добились такой удачи в работе?

– По двум причинам, - сказал он. - О первой вы догадываетесь. У них растормозилось воображение, и они стали мыслить свободнее и потому самостоятельней.

– А вторая причина?

– А вторая причина та, что я сам незаметно подсказал им решение их проблем.

Грузовик завонял синим дымом и пошел с институтского двора. Вот и все.

Нет, это было не все. Оказалось, что это было только начало… Продолжение пришло из экспедиции.

Достаточно было ему уехать, как я сразу вспомнил опять, что его зовут Сода-солнце. Я всегда об этом вспоминал, когда его не видел. Мелочными показались мне и раздражение мое и наше бессмысленное удивление его прежней профессией.

Да мало ли у него было профессий! Разве профессия определяет человека? Человека определяет то, что он дает этой профессии. У человечества тысячи нужд, и на каждую нужду - по профессии. Важно, что человек дает человечеству при помощи своей профессии, вот что важно. Пришел способный человек с идеями, а мы разинули рты - клоун. Может, нам клоуна-то и недоставало. Мы всегда боимся оказаться смешными, а это быстро раскусывают подлецы и навязывают нам - похвалами, лестью - свою этику. Мы костенеем в чванстве, тут-то нас и облапошивают. Клоун - это же хирург в области этики. Клоун - это поэт смеха. Острое словцо протыкает чванство, как игла водянку. Но это я сейчас такой умный.

Это я сейчас такой умный, а тогда перед его, отъездом в экспедицию у меня было одно чувство - раздражение.

Он удивительно умел раздражать людей, этот клуон. Клоун проклятый! Ведь я же ему друг, и он знает это. Зачем же ему высмеивать меня, дразнить? Ладно, не будем мелочны. Помогать так помогать. Короче говоря, я устроил его в экспедицию.

О многом я передумал, когда он уехал в экспедицию, в которую я бы поехал и сам, да уже силы не те. Я послал его туда, откуда началось и мое движение. Хватит ему заниматься сопоставлениями на бумаге. Пусть начнет с самого начала.

Пусть поедет в Тургай. Он и поехал. А получился из этого один конфуз.

Сначала от экспедиции не было ни слуху, ни духу, а ведь связь в наши дни не та, что в 1913 году. А потом пришло это нелепое письмо.

Я уж не говорю о том, что все оно было наполнено кучей самых разнородных идей, не имеющих никакого отношения к его прямому делу, к археологии, и касающихся самых различных областей - верный признак дилетантизма. Это меня не удивило - знал, с кем связывался. Нелепым оно было потому, что в конце его была слезная мольба, похожая на издевательство. Он просил установить радиоактивным методом возраст того самого индрикатерия, которого я привез в 1913 году.