Михаил Савеличев - Возлюби дальнего Страница 33

Никто не признался. Сидели и смотрели на блеклый кружок света. Было полное ощущение нереальности. Театрализованного представления. Оказаться в лесу без техники, без оружия, без еды — это одно, это сразу возвращает к реальности и мобилизует. А вот сидеть внутри бронированной гробницы в скафандрах, выдерживающих лучевой удар и открытый космос, с оружием и едой, и при этом-ощущать собственную беспомощность — совсем другое. Как будто в дурной постановке, где на голову героям сваливаются надуманные испытания и преследуют невероятные случайности, чтобы к концу явился бог из машины и сказал: “Да будет Свет!” Вот сейчас включатся двигатели, Алик сядет за руль, Мбога потушит фонарик и заявит, что полевые испытания прошли удовлетворительно и всю группу, после разбора полетов, можно забрасывать в лес.

— Странно, — внезапно сказал Алик, — а ведь никто из вас даже не удивился, что тахорг ожил.

— И тому, что нам явилась воочию здешняя амазонка, — добавил Вадим.

— Ожидаемое чудо — уже не чудо, — предположил Мбога. — Столько всяких слухов ходило…

— Жаль, что я не увидел, — печально сказал Алик.

— Я гораздо больше удивился бы появлению здесь Леонида Андреевича, — так же печально произнес Поль.

Мбога встал, собрал карабин и растолкал по карманам коробки с обоймами.

— Ждать можно до бесконечности, но найти Горбовского необходимо. Поль, вы с Аликом останетесь здесь держать оборону. Если не получится отстреливаться, закройтесь наглухо в танке и отсидитесь до нашего возвращения. Мы с Вадимом пойдем искать Леонида Андреевича.

Вадим приоткрыл люк и опасливо осмотрелся. Было тихо, как на месте, где прошла небольшая война. Остовы вражеских танков, пепелище сожженного города, вонь напалма. Мрачный частокол леса.

Оттолкнувшись от скобы, Вадим на животе съехал по покатому и все еще теплому боку танка, перекувырнулся и метнулся к ближайшим деревьям. Каким-то чудом Мбога ждал его уже там, хотя он шел вторым в связке. И даже в скафандре доктор шел бесшумно, избегая сухих ветвей и грибов-дымовиков, хрустящих и взрывающихся под ногами Вадима. В конце концов Вадим тронул Мбогу за плечо, прося остановиться, присел на корточки, положил ружье на землю и обнял себя за плечи. Было невыносимо трудно продираться сквозь металлопласт, сквозь ветвления проводов, гасить в них мешающие ему напряжения, а точнее, конечно, не гасить, а менять свой уровень восприятия, нулевой отсчет, включая хаос электросигналов в белый шум. Лес, сопротивляясь, приобрел необходимую резкость. Не такую, как когда идешь по нему в комбинезоне и с ружьишком на плече, но достаточную для более-менее бесшумной ходьбы.

Теперь лес был населен. Он уже не являлся просто природной, упрямой и безмозглой, а потому неодолимой силой, у него оказались умные и жестокие хозяева, умело противостоящие железу, вполне способные из мертвого сделать живое, а из псевдоживого изгнать малейшие намеки на жизнь. И вообще, как же быть с небезызвестной инструкцией 06/3: “При обнаружении на планете признаков разумной жизни НЕМЕДЛЕННО стартовать, уничтожив по возможности все следы своего пребывания…”? А здесь — небольшое побоище, очевиднейшее нежелание вступать в контакт, и никто не только не собирается стартовать немедленно, а наоборот, продолжает движение и вообще прет на рожон… Хотя стартовать, может быть, еще и придется. И ведь будет жаль! Охота, рыбалка, море, Курорт.

Мбога надеялся на то, что Леонид Андреевич оставит за собой следы, и почти не ошибся в расчетах — после получасового поиска они наткнулись на место, где, судя по всему, утомленный Горбов-ский попытался прилечь. От лежбища путь шел вниз, по склону, прямо в объятия болот. Мбога с Вадимом осторожно, боком спустились к черной топи, но самые худшие ожидания все-таки сбылись — Леонид Андреевич бодрым размашистым шагом ушел в трясину.

— Может быть, он нашел тропинку? — предположил Вадим.

— А здесь есть тропинки?

Вадим пожал плечами.

— Хотя он мог одуматься и выйти где-нибудь снова на тропу, — задумчиво сказал Мбога. — Ищем его следы.

Вадим еще раз осмотрел склон, но наверх никто из двуногих не поднимался. Недалеко от тропинки черное маслянистое зеркало болота разбивалось грудой сгнивших стволов. Около них медленно набухали и лопались огромные пузыри болотного газа и казалось, что топь тяжко вздыхает. А может быть, мучается несварением. От металлопластового скафандра. Вадим отогнал мрачные мысли, но двинуться по тропинке не успел. Мбога заметил следы.

Алик продолжал свою безнадежную возню, и Поль, отдав ему фонарик, вылез из танка и сел на броню. Карабин он расположил на коленях, чтобы при малейшем подозрительном шорохе встретить врага во всеоружии. После того как тахорг убрался восвояси, жизнь на поляне совсем замерла, и лишь легкий ветерок гонял по озеру радужные пятна и дымок от тлеющего тростника по озеру. Везде валялись останки ракопауков. Выпадения на вас нет, подумал Поль и вспомнил, как еще совсем юным охотником-неофитом подстрелил, пожалуй, крупнейшего ракопаука из когда-либо добытых на Пандоре. Он его выслеживал полдня. В смысле — ракопаук выслеживал Поля полдня, а Поль, бывший агролог и специалист по мясо-молочному производству, ничего не подозревая, тащился сквозь лес, мечтая о лаврах Салье или Эрмлера. Зверюга, величиной уже не с лошадь, а со слона, никак не могла выбрать подходящего дерева для смертельного броска, пока ей не подвернулась прогнившая изнутри псевдосеквойя, и когда чудовище все-таки обрушилось вниз — неожиданно для себя и для Поля, — он с перепугу дважды выстрелил в него из ультразвукового ружья. Ему повезло — он угодил в главный нервный узел, превратив его в сплошное месиво и задав сложную задачу специалистам по ракопаукам из Кейптаунского Музея Космозоологии. Теперь-то Поль знал, что при большом желании можно встретить экземпляры и еще крупнее, но опытные егеря предпочитали не связываться со столь опасными созданиями и уводили подопечных туристов за несколько километров от гнездовий матерых самцов.

А потом был тахорг. А позже — горбонос с белой перепонкой, ставший здешней легендой, в существование которого никто не верил, пока Бруно Бельяр не добыл-таки его. Бруно опередил Поля, но Поль на него не в обиде. Увлечение охотой у него быстро прошло, и уже через несколько лет он перестал бредить подвигами великих следопытов — Симона Крейцера, Владимира Бабкина, Бруно Бельяра, Николаса Друо, Жана Салье-младшего, Игоря Харина — и засыпать Лина восторженными письмами и пачками фотографий. Великие имена. Великие люди. Исходившие пешком Пандору, Ружену и десятки других планет, добывшие такие редкостные экземпляры, названия которых и сейчас звучат как чарующая музыка: “Мальтийская шпага”, “Крапчатый дзо”, “Большой цзи-линь”, “Малый цзи-линь”, “Капуцин перепончатый”, “Черное пугало”, “Царевна-лебедь”, “Падающий лист”. И вместе с тем пропустившие, не заметившие целую цивилизацию! А ведь все они побывали здесь. Быть охотником и не побывать на Пандоре! Хотя… Может быть, и заметили, но сочли за лучшее ничего не говорить. Промолчать. И не в силу дремучего эгоизма, не из-за боязни, что этот рай закроют для них навсегда, а потому, что есть вещи, о которых надо молчать. Сам Поль с его ничтожным по сравнении с титанами охоты опытом мог назвать несколько случаев, которые он бы смело отнес к необъяснимым, к будоражащим воображение, но о которых у него никогда не повернется язык кому-нибудь рассказать. Возможно, и русалки были для них такой тайной, личным секретом, скрытым очарованием леса, где среди ракопауков и та-хоргов, среди орнитозавров и волосатиков, рукоедов и прыгунцов мирно дремали в своих теплых озерах странные нагие девы.