Георгий Гуревич - Темпоград. Научно-фантастический роман Страница 33

Все это передавалось в Темпоград, но в иной форме: расщепленное на четырехминутные отрывки и переведенное из прошлого времени в настоящее.

Представитель Голландии на обсуждении высказывается против осушения Северного моря, настаивая, чтобы его страна осталась традиционно морской державой. Регламент он исчерпал, но попросил еще десять минут.

Капитан экспедиции, отправляющейся на Капеллу, прощается с семьей.

У известного аргентинского композитора Гарсиа — дыхание прерывистое, с долгими паузами. Возможно, начинается агония.

После тридцать первого хода Скорсби на доске установилось равновесие. Специалисты считают шансы сторон равными.

Ураган, бушующий в городе Хакодате, надламывает вековую сосну.

Но ураган бушевал вчера — четыре минуты назад и позавчера — восемь минут назад, весь год умирал и никак не мог умереть аргентинский композитор. Новости перестали волновать. Собравшиеся переходили к экранам искусства и спорта. Но и здесь не все привлекало внимание. Не было никакого интереса целый час (шесть земных секунд) смотреть в открытый рот певицы, героически доставшей верхнее «ля». Другое дело — балет: какие-то события происходят, позы меняются. И спорт отбирали придирчиво. Темпоградцы предпочитали не игры — игры тянулись слишком долго, а соревнования: бег на короткие дистанции, прыжки в воду… или же в высоту. Хоть и замедленная съемка, а все же какое-то движение. Вот, например, идет на рекорд та самая Аня Фокина — любимая спортсменка Винеты. Обязательно перед экраном толпа.

— Товарищи, я не опоздал? Еще разбегается?

— Уже оттолкнулась. Начинает замах.

— Хорошо пошла.

— Нет, слабоват толчок. Не дотянет.

— Вытащит. Я верю в Аню.

— Не вытащит. Хотите, измерим? Можно рассчитать скорость.

— Глядите, какой переворот. Плашмя над планкой.

— Заденет левой ногой. Носок вытянула бы.

И так хочется подойти к экрану, ладонью подтолкнуть Анину ногу.

Однажды (в какую-то из четвертых минут) рядом со Львом у экрана «болел» лохматый хмурый мужчина. Потом выяснилось, что он поэт. В Темпограде переводил индийский эпос «Рамаяну» — работа на несколько лет.

— Час убил на один прыжок, — проворчал он.

— Зачем же убивали? — спросил Лев. Сам он подошел в последнюю секунду, когда сбитая планка уже висела в воздухе.

— Движения хочется, — вздохнул поэт. — Пусть замедленного, хоть какого-нибудь. Надоели фотографии. Жуткое чувство: весь мир заснул, а мы ночные дежурные. Временно выключились из времени. Скорее бы назад, в нормальную жизнь! Вот истекут мои третьи сутки и в ту же секунду сорвусь.

— А кто вас держит? — спросил Лев. — Разве обязательно надо досиживать трое суток?

— Совесть держит, — сказал поэт мрачно. — Такое вредное чувство. Взялся, подрядился, обещал, не могу не выполнить. Кляну себя, но корплю, терплю и корплю.

— Но здесь так интересно, — сказал Лев. — Передний край науки. Все открытия делаются здесь. Центр мысли.

— Ну да, мысли здесь, а жизнь там. Мой совет, не застревай тут, молодой человек. И не проси продления, не умоляй. Впрочем, все равно не дадут. Трое суток — и точка.

— Я не застряну, — сказал Лев извиняющимся почему-то тоном. — Меня привезли на три часа, сегодня же отправят обратно.

— Счастливчик! Почему так скоро?

Лев объяснил.

И тогда лохматый поэт сказал сурово:

— Никуда ты не уедешь, парень. Тоже застрянешь, по глазам вижу.

— Почему по глазам?

— Потому что не сволочь, — отрезал поэт. — По глазам это видно.

Он оказался пророком, этот мрачный скептик.

13. ОХОТНИК

Лев составил свои списки, а Клактл — свои, и дело у него подвигалось, тем более что гости приходили все реже и реже. Видимо, основные вопросы исчерпали, а до уточнений еще не дошли. В результате Клактл без помех мог с самого утра сидеть со своим секретарем-переводчиком, обсуждая каждую кандидатуру на спасение из тысячи наинужнейших.

Сам себе Клактл казался очень принципиальным, но при всех своих благих намерениях все же был пристрастен. На тысячу очередников — первой и второй очереди — пришлось девятьсот жрецов, прочие места были отданы властелину, его родне и придворным. Среди жрецов в подавляющем большинстве были младшие, практики, Лев сказал бы «технари» — посвященные в тайны звезд, чисел, руд, камней, дворцов и мостов. И конечно, все поголовно были из Нижнего царства. Клактл просто не знал никого в чужих странах. Конференций на Тое не было, монографии не издавались и не переводились; тайны передавались изустно, шепотом, чужестранцам не выдавались даже под пыткой.

— А простые люди? Мастера? Земледельцы? — напоминал Лев.

— Серая скотинка, — отмахивался тоит. — Роются в грязи, храмов не видят даже.

— Но храмы-то они строили.

— Храмы создавали жрецы. Волю богов воплощали в камне.

Лев вспоминал некрасовское: «Папаша, кто строил железную дорогу?» — «Инженеры, душенька».

В конце концов десять раз перечеркнутый и переправленный список был переписан набело. Клактл потребовал аудиенции у «верховного жреца волшебного города под колпаком». Имелся в виду Гранатов.

Лев пожал плечами, но пошел к секретарю Гранатова. Результат получился неожиданный. Президент пригласил к себе Льва без тоита.

Польщенный юноша добрых пять секунд просидел в кабинете Гранатова, восхищаясь быстротой и точностью президента. На селекторе один за другим вспыхивали экраны. Гранатов выслушивал, давал четкие указания, тут же сам кого-то вызывал на экран, мгновенно переходя от одного дела к другому, казалось бы, противоположному. Лев дивился, сколько знаний вмещается в этой седой с залысинами голове и сколько тем эта голова может держать в себе одновременно. По любому вопросу Лев попросил бы неделю на размышление.

Впрочем, как выяснилось, и Гранатову требовалось время на размышление.

— Я просил вас зайти, — сказал он, выключая все экраны, — чтобы заранее узнать, что хочет наш гость. Вероятно, вы в курсе. Не хотелось бы обидеть его непродуманным ответом.

Лев рассказал про списки.

— А зачем эти списки?

Лев объяснил:

— Клактл не верит в будущие открытия. Заботится об элите. И очень боится, что властитель и его солдаты отстранят жрецов — носителей культуры, по его мнению.

— И в списке жрецы?

— Почти одни жрецы.

— А женщины? А дети? А рабочие?

Лев повторил слова Клактла о серой скотинке.

Гранатов усмехнулся с горечью:

— Значит, жрецы — все, землекопы — ничто. И владыки отстраняют жрецов, а те отпихивают землекопов. Хороша компания… Нет, без сомнения, надо спасать всех поголовно. Вы растолкуйте этому жрецу-технократу, что мы можем спасти всех до единого. Объясните понятнее. Если слов не понимает, нарисуйте картинку. Помните, я говорил про зайца и орла: можно убежать, можно спрятаться. Может быть, так дойдет?