Роберт Силверберг - Наблюдатели Страница 33

Береги его. Научись чему сумеешь. Только не вздумай показывать кому-нибудь другому. Обещаешь?

Старайся смотреть на все вокруг широко открытыми глазами. Пытайся познать мир и помни о том, что человек не может быть вечно одиннадцатилетним. Тебя ждет замечательная жизнь. Нужно только стремиться и дерзать. Совсем скоро люди отправятся к звездам. Хочется думать, что ты будешь среди первопроходцев и что скоро мы снова встретимся.

Миртин."

Чарли перечитывал записку десятки раз. Затем осторожно сложил ее и спрятал под рубахой рядом с лазером. Провел пальцем босой ноги по полу пещеры. И громко крикнул:

– Я рад, что товарищи нашли тебя, Миртин. Я рад, что ты не сердишься на меня за лазер.

Затем, упав на жирную почву, он горько заплакал. Давно он уже не плакал так, как сейчас.

17

– Итак, за нами наблюдают две инопланетные расы, – констатировал Том Фолкнер. – Какая честь!

– И они также следят друг за другом, – сказала Глэйр. Она стояла у зашторенного окна в спальне Фолкнера, бесстыдно нагая, опираясь на костыли. Сделала шаг, затем еще один, и еще. С каждым днем ноги ее становились все крепче, но она не спешила радоваться. – Ну, как у меня получается?

– Прекрасно! Ты в отличной форме.

– Я спрашиваю не о своей форме. Я спрашиваю о том, как я хожу.

– Отлично, – рассмеялся Фолкнер. Он подошел к ней и провел рукой по спине. Повернув Глэйр к себе лицом, он сдавил пальцами ее упругую грудь и прошептал:

– Я готов поверить в то, что это все настоящее. Я люблю тебя, Глэйр.

– Меня? Ужасную тварь с далекой планеты, прибывшую сюда в летающей тарелке.

– Все равно я тебя люблю!

– Ты безумец!

– Весьма вероятно, – улыбнулся Фолкнер. – Но пусть тебя это не тревожит. А ты любишь меня, Глэйр?

– Да, – прошептала она.

Самым странным было то, что она не лукавила. Все началось с ощущения жалости к этому землянину, запутавшемуся в сетях собственной психики, и благодарности. Он казался таким одиноким, таким беспокойным, таким смущенным. Немного тепла и утешения – вот в чем он нуждался, а умение утешать и было главным талантом Глэйр. Жалость и благодарность никогда не составляли прочной основы для любви, даже между представителями одной расы. Она не ожидала, что из этих чувств может развиться нечто большее. Но по мере того как он все больше продлевал свой отпуск по болезни, чтобы не разлучаться ни на один день, она и сама начала привязываться к этому землянину.

Неудачи хотя и согнули его, но не сломали. По сути своей он не был таким слабовольным, каким казался на первый взгляд. Пьянство, отчаянные приступы жалости к самому себе, самобичевание – это были следствия, а не причины. Стоило все перевернуть с ног на голову, а так оно и случилось, как в нем обнаружилось счастливое, здоровое, цельное начало. Как только Глэйр открыла это, он для нее перестал быть сломанной вещью, нуждающейся в ремонте. Она признала в нем равную ей во всем личность.

Разумеется, между ними лежала пропасть. Когда он родился, ей, по земным меркам, было уже сто лет. Она должна прожить еще несколько сот лет, после того как он умрет. Она испытала в своей жизни гораздо больше того, что он мог бы себе представить. Даже землянин средних лет по сути был безгрешным ребенком рядом с самым невинным из дирнан, а Глэйр была далеко не невинной.

И значит, физическое их единение было нереальным. Глэйр испытывала удовольствие в его объятиях, но, главным образом, это было удовольствие доставлять наслаждение, сопровождавшееся слабой, малозначительной пульсацией ее внешней нервной системы. То, чем она и Фолкнер занимались в постели, забавляло ее, но не затрагивало глубин естества. Конечно, она не давала ему об этом догадаться.

Она знала женщин, которые таким образом развлекались с домашними животными. Однако Фолкнер был для нее гораздо большим, чем домашнее животное. Несмотря на преимущество в возрасте и опыте, несходство природы и все остальное, что их разделяло, она испытывала к нему теплую, настоящую привязанность. Сначала это ее удивляло, потом она привыкла, и даже радовалась этому, но со временем вместе с мыслями о расставании к ней пришла тревога.

– Пройдись еще раз по комнате и сядь, – сказал он ей. – Только не перенапрягайся.

Глэйр кивнула, схватила костыли и попыталась пересечь спальню. Волна слабости прокатилась по телу в середине пути, но она обождала немного и благополучно добралась до кровати. Повалившись на нее, Глэйр отбросила костыли.

– Ну как твои ноги?

– Все лучше и лучше.

Он помассировал лодыжки и икры. Она лежала на спине, расслабившись.

Шрамы и синяки, которые еще недавно обезображивали ее лицо, уже исчезли.

Она снова была лучезарно прекрасной, и это ей нравилось. Фолкнер как-то особенно целомудренно гладил ее тело – это совсем не напоминало прелюдию к любви.

– Так чем же заняты две галактические расы? – спросил он. – Расскажи мне подробнее.

– Я уже и так открыла тебе слишком многое.

– Дирнане и краназойцы. Кто из вас первым добрался до нас?

– Никто не знает, – сказала Глэйр. – Каждая из сторон настаивает на своем приоритете. Все это произошло так много тысяч лет тому назад, что теперь и не разобраться. Мне кажется, что все-таки мы здесь оказались раньше, а краназойцы вторглись в чужие владения. Но может быть, я просто поддаюсь пропаганде.

– Значит, летающие тарелки маячат у нас над головой еще со времен кроманьонцев, – пробормотал Фолкнер. – Это объясняет, мне кажется, видения Иезекиля, и многое другое. Но почему только последние тридцать-сорок лет мы стали регулярно замечать наблюдателей?

– Потому что нас теперь гораздо больше. До вашего XIX столетия только один дирнанский корабль и один краназойский патрулировали околоземные орбиты. По мере развития вашей цивилизации нам пришлось увеличивать количество наблюдателей. К 1900 году каждая из сторон имела по пять кораблей в ваших небесах. После того как вы изобрели радио, мы добавили еще по нескольку кораблей, чтобы записывать ваши передачи. Затем дело дошло до атомной энергии, и мы поняли, что Земля вступает в новую эпоху своего развития. Я думаю, что в 1947 году здесь уже дежурило около шестидесяти наших разведчиков.

– А краназойцы?

– О, они всегда старались не отстать от нас, так же, впрочем, как и мы от них. Ни одна из сторон не может сейчас допустить того, чтобы другая опередила ее хоть на дюйм.

– Значит, обоюдная экспансия?

Глэйр усмехнулась.

– Точно. Мы добавляем одного, они тут же выставляют своего. По нескольку каждый год, пока у нас не стало…

Она замолчала.

– Можешь сказать мне это. Ты и так уже очень многое рассказала.